Уло об этом знал и поэтому хмурился. Никогда прежде он не ходил по родному храму мягким текучим шагом полной готовности, в рубахе с длинными рукавами, прячущими метательные ножи с отстегнутым сторожевым ремешком. Первое же движение повлечет чью-то смерть…

Онэи тоже знала. И шла впереди, плотнее прижимаясь к газуру. Если что, она успеет прикрыть его от ядовитого голоса. Не только от голоса, судя по решительному виду маленькой оримэо.

Крид чуть приотстал и пошел рядом с рослым стражем, высматривая беды со своей стороны.

— Что, так плохо? — встревоженно шепнул он.

— Внимательный ты, — негромко похвалил Уло.

— Меня дома некоторое время охраняли, — усмехнулся принц. — Гокс. Другом прикидывался, не мешал делать глупости. Ему это едва не стоило жизни. Всего-то полгода как выздоровел.

— Дрались?

— Закрыл, — скривился Крид. — Нож. Может, сказать газуру? Не дело так подставлять девочку.

— У нас нет совершенно безопасных мест и полностью надежных людей. Пока у Гооза жезл, так и будет. Онэи справляется лучше, чем кто-то другой. Тех, кого любят, берегут до последнего. В ней я уверен.

— Неправильно это, рисковать таким дивным голосом. И женщин в охрану брать — неправильно. А можно выстоять против жезла?

— Некоторое время, — задумчиво предположил Уло. — Лучшая тактика — не дать сирене сосредоточиться. Глупости городить, шутить, пугать, пытаться вынудить смотреть в сторону… да что угодно! Сбивать с ритма пения. Ругаться, кстати. Они не любят вашего северного лая и рычания.

— Драться?

— Не даст, — уверенно покачал головой Уло. — Обездвижит сразу. На расстоянии ближе десяти локтей он вообще может практически все. Сам себя зарежешь. Или кровь в голову ударит — смерть на месте, в единый миг.

— Понял. А каковы в деле те, кому мозги напрочь отпели?

— Исполняют один приказ и дуреют, если условия слишком сложные. Представь, что им прикажут убить араави, больше ничего не уточняя. Допустим, в зале будут два разных араави. Исполнитель может сознание потерять, выбирая. Недавно покушались на Авэи, и не удалось. Она всего-то встала у зеркала.

— И что?

— Страж разбил зеркало и потерял сознание, — хмуро бросил Уло.

Крид кивнул, смолк и продолжил обшаривать взглядом коридор и боковые ответвления. Онэи шла быстро, и Крид предполагал, что это уже то самое крыло и наверняка второй уровень подвалов.

Девушка остановилась у очередной двери и громко назвала себя. Ей открыли.

Хранитель Боу сидел на широком диване, явно принесенном сюда для него, больная рука лежала на ворохе подушек. Беззубый пленник тоже сидел. Даже в довольно удобном кресле, только руки его удерживали обручи. Некогда смуглая кожа была бледной до пепельного оттенка, синие губы с трудом ловили воздух. Взгляд упрямо буравил дырку в полу у ног Боу. Крид не заметил следов пыток на коже, но не сомневался — сирену допрашивали, как принято говорить в Дэлькосте, с пристрастием. И не получили ответов. Терять этому человеку нечего, он уже мертв, хоть и дышит. Зато Гооз жив и свободен. А отомстить можно каждому, даже после смерти. Есть ведь друзья, семья, да мало ли кто и что…

Хранитель кивнул газуру и сделал короткий жест, заставивший двоих стражей исчезнуть за дверью. Вторым движением Боу предложил Яоолу половину дивана. Повелитель сел, устроил на коленях Онэи. Стражи вернулись с тремя табуретками и снова вышли.

— Мне этот человек больше неинтересен, — сказал Боу без выражения. — Тягостное дело, бессмысленное, но его все равно уведут на нижний ярус и вновь будут спрашивать. Араави не сторонник пыток, но обстоятельства теперь сильнее нас и требуют использовать все возможности. Хоть он и не скажет ничего важного о нынешнем положении дел. А прошлое… Когда-то мой помощник, второй хранитель, учился в крепости вместе с этим существом и просил взять его во внутренний круг, они дружили. Теперь помощник ходит чернее морских глубин, ему предстоит надзирать за проведением допросов. Потом — плыть на Поути, оглашать приговор и за грехи отца выгонять на берег неоткупленных жену и сына преступника, таков закон Древа. Злой закон.

Сирена в кресле дернулся и задышал чаще.

Газур хмуро осмотрел чистенькую пустую комнатку, брезгливо изучил лицо пленника. Низко опустить голову тому мешал ошейник из плотной кожи, прикрепленный к спинке кресла короткой цепью. Взгляд сирены был почти бессмысленным. Но сказанное хранителем он слышал, а упоминание о судьбе семьи подействовало хуже пыток.

Яоол усмехнулся. Люди араави умны. Боу дал газуру единственный способ узнать то, ради чего он шел сюда. Не воспользоваться подарком — глупо. Впрочем, газур, хоть и не способен испытывать жалость к ядовитой твари, но невинных детей убивать не намерен. И не является безумцем, помешанным на жажде мести. Только кому об этом известно? Газуры живут во дворце, отгороженном от мира, и людей ценят дешевле бросового жемчуга, по которому ходят ногами.

— Зато именно прошлое интересует меня, — сообщил газур. — Я избавлю вашего ученика от неприятных обязанностей. Предатель будет умирать во дворце. Долго. И семья — тоже. Те, кто покушался на жизнь правителя, уходят на дно, все до седьмого колена. Таков закон Древа. Злой закон, вы правы, Боу.

— Яоол, — ужаснулась Онэи. — Но дети…

— Много лет я ждал. Погибли мой отец, мачеха, сестры и братья, — холодно и тихо сообщил газур, выталкивая короткие фразы явно с усилием. — Младшему из них не было пяти. Я сам не оказался на той лодке чудом. Меня наказали за побег из дворца. Этого никто не мог знать и учесть. И он скажет. Боу, у него есть родители?

— Живы. Его собственная семья, родители, брат с семьей, еще мать и сестра жены, — уверенно сообщил хранитель и отдал газуру листок. — Здесь полный список родни. Сорок три человека, в том числе пятнадцать детей.

— Хорошо, — мягко похвалил газур. — Я доволен, за этого мерзавца и его род храм получит богатые дары. Ядовитый, слушай меня. По закону они должны умереть. И без всякого там закона, просто оттого, что я очень давно желаю мести, все дорогие тебе люди умрут, а ты их переживешь. Это будет длиться долго, очень долго. Тебя станут хорошо кормить и проследят за тем, чтобы ты жил. И чтобы смотрел и слушал.

Сирена снова дернулся, поник, с трудом шевельнулся и попытался поднять голову. Отчаяние в его взгляде читалось теперь совершенно безошибочно. Мужчина прекрасно знал про дворец, его подвалы и бросовый жемчуг. Онэи всхлипнула и сердито стерла слезы. Глянула на пленника, на газура, на пустой лист записи допроса.

— Я все-таки невеста вашего великолепия, — дрожащим голосом выговорила она. — И могу просить о милости. Хотя бы для детей. Умоляю.

— Нельзя все так близко принимать к сердцу, — сердито бросил газур.

— А если он скажет, как они умерли? Вдруг он не виноват больше всех и это дело рук иных людей? — возмутилась Онэи, дрожащими пальцами комкая длинный рукав, используемый вместо платка. — Умоляю, не надо мстить детям!