Я окаменела. Наконец-то мы подобрались к сути. Но какое отношение имеет эта донна к пропавшему кораблю?

— Вижу в ваших глазах вопрос, донна Вельдана. Он вполне очевиден. Но вы не ослышались: смею заверить, что я способна вернуть вам имущество вашей семьи. И тем самым избавить от неожиданных финансовых затруднений.

— Каким образом? — я нахмурила брови. — Это вы похитили наш корабль? Вы понимаете, что подобным заявлением ставите себя вне закона? Я сей же час отправлю раба за караульными, и они…

— Никого вы не отправите, — гордо вскинула подбородок Эстелла. — Или вы думаете, что ваше слово против моего будет иметь больше веса перед законом? И — нет, ничего я не похищала. Кто угодно подтвердит, что в последние недели я неотлучно находилась здесь, в Кастаделле.

Я сузила глаза.

— Разумеется, вы не делали этого лично. Но раз вы с такой уверенностью говорите о том, что можете вернуть нам корабль, что еще это может означать?

— Только то, что я могу его вернуть. Ваш супруг, сенатор Адальяро, весьма влиятельный человек, однако даже он не владеет столь многочисленными связями, какими владею я.

В голове внезапно сложились кусочки мозаики. Диего неоднократно говорил мне, что эта леди связана с контрабандистами и работорговцами, а значит…

— Корабли похищены пиратами?

— Я этого не говорила, — Эстелла невозмутимо скрестила на груди изящные руки. — Все, что вам достаточно знать — корабль с хлопком цел и может вернуться по первому вашему слову.

— Я вам не верю.

— И не нужно. Моя честность не требует веры, я докажу ее делами. От вас требуется только расписка, что в случае возвращения корабля с хлопком два ваших раба вновь перейдут в мою собственность.

Я в волнении закусила губы. Похоже, эта недостойная особа не блефует, а в самом деле способна вернуть моей семье похищенное имущество… Но ведь не ценой Джая и Хаб-Арифа!

— Это невозможно, — стараясь не выдать волнения, проговорила я. — Рабы останутся у меня. Возможно, вы захотите в качестве вознаграждения долю от продаж хлопка, и тогда я обещаю обсудить с мужем…

— Нет, у меня достаточно денег, — насмешливо прищурилась вымогательница. — Мне нужны эти рабы, и только они.

— Тогда, боюсь, дальнейшая беседа не имеет смысла, — поднялась я решительно. — Вас проводят к воротам.

Мне показалось, что дерзкая улыбка Эстеллы стала слегка деревянной. Явно не на такой ответ она рассчитывала.

— Так легко разбрасываетесь плодами трудов вашей семьи? — хмыкнула Эстелла. — Что ж, как угодно. — Посмотрим, окажется ли ваш благородный супруг более сговорчив.

Душа с грохотом упала в пятки. С этой ядовитой гадюки станется уговорить Диего отдать моих людей за корабль хлопка! Однако я изо всех сил старалась сохранять самообладание. Она не увидит моего волнения, не увидит! Я что-нибудь придумаю, я не позволю Диего отобрать Джая и Хаб-Арифа…

— Посмотрим, — процедила я и холодно откланялась.

Вель сегодня выглядит совсем потерянной. На щеках разлилась болезненная бледность, даже Гидо заметил это и осведомился о ее самочувствии. Некоторое время она молча наблюдает за тем, как старик колдует над ранеными, и, кажется, избегает встречаться со мной взглядом.

Зловредные аркебузиры по-прежнему зорко следят за тем, чтобы никто из рабов не приближался к госпоже ближе чем на сотню шагов. Я все жду, когда она позовет меня в контору для разговора, но она медлит. Меня гложет тревога и чувство вины: не следовало сердить ее в пятницу, убеждая выставлять парней на бой. И она оказалась права: суббота вышла неудачной. Один из нас убит, один тяжело ранен, а единственный новичок, выигранный Лисом в тяжелой схватке, скорей всего, останется бесполезным калекой: смертоносное лезвие Лиса перерубило ему сухожилия на правой руке.

Чем больше смотрю на нее, тем больше виню себя в том, что спорил. Потерял берега, ощутил себя всесильным? Но на каком основании? Она все еще моя госпожа и жена здешнего сенатора, а я — всего лишь раб. Вещь, с которой можно сделать что угодно. Унизить, продать, покалечить, отнять жизнь…

Наконец Гидо уходит, и Вель провожает его до ворот, где нетерпеливо топчется Аро. Парень редко появляется здесь, за огорожей: бойцовые рабы до сих пор вселяют в него дикий страх. Я пытаюсь время от времени тренировать его, в стороне от всех, но уроки мои пока не идут впрок, да и Аро всеми возможными способами пытается их избежать. Ему больше по душе возиться с рисунками, деревяшками и ржавыми железками, которые он покупает за бесценок на рынке старьевщиков.

Окрик аркебузира заставляет меня вздрогнуть: он умудрился подобраться ко мне незамеченным.

— Вепрь, к госпоже!

Придирчиво оглядываю себя. После тренировок пот льется градом, на коже грязные разводы и прилипший песок; засохшая кровь от случайных ссадин дополняет отталкивающую картину. Быть может, Вель потому и держится в последнее время отстраненно, что ей омерзителен грязный и вонючий боров, на которого я похож после возни на бойцовской площадке.

— Принеси мне чистую одежду, — обращаюсь к молодому новобранцу, что преданно смотрит мне в рот. Тот стрелой мчится исполнять приказ.

— Эй, ты! — тычет мне в грудь стволом аркебузы страж и потрясает передо мной ошейником. — Поторопись, госпоже вряд ли понравится ждать.

— Госпоже вряд ли понравится, если я предстану перед ней грязной свиньей. Погоди немного, я приведу себя в порядок.

Аркебузир недовольно бурчит в усы, но все же позволяет, и я тороплюсь к бочке с водой. Омываюсь поспешно и облачаюсь в свежую смену одежды, принесенную юнцом. Затем послушно поворачиваюсь спиной и жду, пока на меня, как на цепного пса, наденут ошейник.

Вель сидит у окна и не глядит на меня до тех пор, пока за стражем не захлопывается дверь. Внешне она спокойна, но я вижу, как высоко и часто вздымается грудь под плотной тканью платья. Эти ее новые платья, сшитые скорее на северный манер — без пышных кринолинов и открытых плеч, со скромным вырезом на шее, нравятся мне куда меньше, чем соблазнительные наряды южанок.

— Здравствуй, Вель.

— Здравствуй, — отзывается она. — Садись.

Стоять перед ней столбом и впрямь неуютно, но сидеть со скованными за спиной руками — то еще удовольствие. Все же я послушно сажусь и внимательно смотрю на нее, отделенную от меня столом.

— Прости меня, — начинаю с главного. Мне почти не приходится изображать раскаяние — я и так чего только не передумал за два дня, пока она не приходила ко мне.

— За что? — рассеянно переспрашивает она и поднимает взгляд.

Серые, отливающие небесной голубизной глаза смотрят в самое сердце.

— Я вел себя грубо в прошлый