– Я прошу у тебя прощения, – искренне сказала я. – Мне мало известно о котах, ведь у меня никогда ни одного не было. Думаю, своими словами я тебя обидела.

Да. Обидела. Дважды. Сама мысль о том, что кот может принадлежать человеку, не менее оскорбительна.

Он резко поднял заднюю лапу вертикально и начал вылизываться под хвостом. Я поняла, что это ответное оскорбление. Но решила смолчать. Он продолжал вылизываться, это длилось слишком долго. Я озябла. Исподтишка подцепив край плаща, я набросила его себе на плечи.

Наконец-то закончив, он снова устремил на меня свои круглые, немигающие глаза:

Я даровал ей сны. Всю долгую и холодную ночь я лежал рядом с ней и мурлыкал. Она была тяжело ранена. Умирала. Она это знала. Ее сны были темны и полны острых углов, лиц тех, кого она подвела. Ей снились твари, прогрызающие ходы в ее внутренностях. Я вошел в ее сны, и в них я был Старшим Котом, таким могучим, что и вообразить трудно. Я догнал и убил всех, кто причинял ей боль. Я закогтил их и выпотрошил. К рассвету, когда холоднее всего, я пообещал, что приведу тебя к ней и ее найдут, она сможет доставить свое послание. Она меня поблагодарила, и я сказал, что мне понравился теплый плащ. Тогда-то она и разрешила его взять, когда ее не станет.

Его история звучала правдиво. Почти до самого конца. Я знала, что он солгал. Он знал, что я знаю, что он солгал. Он лениво улыбнулся, не шевельнув ртом. Что-то изменилось в расположении его ушей, может быть. Он бросал мне вызов: мол, давай, опровергни мою историю. Глубоко в моем сердце Волк-Отец издал низкое рокочущее рычание. Этот кот ему не нравился, но рычание предназначалось скорее для того, чтобы предупредить меня.

– Ладно. Я оставлю плащ здесь на ночь, чтобы ты им пользовался.

Обмен? – уточнил кот.

Ага! Я слегка кивнула:

– И что же у меня есть такого, что пригодится коту?

Он прищурился:

У кота, которому разрешают спать возле очага на кухне, есть корзина с мягкой подстилкой. И травой…

– Кошачья мята. И блохогонка.

Об этом я знала. Моя мама начала эту традицию.

Хочу то же самое. И если увидишь, что кто-то замахнулся на меня метлой, ты должна завопить, зашипеть и шлепнуть его, чтоб впредь неповадно было.

– Это я могу.

И ты будешь приносить мне вкусности. В чистой тарелке. Каждый день.

Он незаметно приблизился. Медленно забрался ко мне на колени и устроился поудобнее.

– Это я тоже могу, – согласилась я.

И когда я пожелаю, чтобы меня погладили, ты будешь гладить. Но только если пожелаю.

Он свернулся черным клубочком у меня на коленях. Поднял переднюю лапу, выпустил длинные и очень острые белые когти и начал их обкусывать и чистить.

– Ладно.

Я очень осторожно положила на него руки. Мои пальцы утонули в блестящей черной шерсти. Он был такой теплый! Я осторожно провела одной рукой по его боку. Нашла два репейника и гнездо колючек. Вычесала пальцами. Кончик его хвоста ожил и приподнялся, чтобы завернуться вокруг моего запястья. Это было совершенно очаровательно. Я положила пальцы ему под подбородок и нежно почесала там. Он вытянул мордочку и меж прищуренными веками появилось еще одно – странное, полупрозрачное. Я переместила руку, чтобы почесать ему уши. Мурлыканье сделалось громче. Глаза превратились в узенькие щели. Некоторое время мы сидели вместе. Потом он медленно перекатился на бок. Я осторожно вычесала репьи из шерсти на брюхе.

И тут он резко, словно атакующая змея, обхватил мою руку передними лапами. Трижды со злобой ударил задними когтями и стрелой улетел во тьму коридора. Почему он так сделал? Ни намека на разгадку, ни тени объяснения. Я прижала кровоточащее запястье к груди и согнулась пополам, молча терпя жгучую боль. Слезы обожгли мои глаза. В сердце моем Отец-Волк согласно проворчал: Кошки – проклятые твари, нельзя им доверять, они болтают со всеми подряд. Надеюсь, ты усвоила урок.

Я усвоила, но не понимала, в чем именно этот урок заключался. Я медленно встала, вдруг забеспокоившись из-за того, сколько времени прошло. Собрала плащ, поспешно сложила. Вернула на полку и накрыла крышкой миску с хлебом. Пронырливый маленький ворюга.

Я кое-чему могла у него научиться.

Утром Кэрфул пришла без спросу, чтобы помочь мне проснуться, умыться, причесать непокорные волосы и одеться. Все это оказалось для меня большим испытанием. Никто, кроме мамы, никогда не занимался такими вещами, а она все время весело болтала и делилась со мной планами на день. Я решила, что Кэрфул больше подошло бы имя Хести. Или, может быть, Тарт[9], потому что сегодня она поджимала губы, как будто каждый предмет моего гардероба оставлял у нее во рту кислый привкус. Она натянула мне сорочку через голову и не дожидаясь того, как та опустилась на плечи, принялась надевать поверх нее тунику. Одернула мои рукава, а потом без моего разрешения сунула руку под тунику и потянула сорочку вниз, выравнивая. Она спрашивала меня о вещах, которых у меня никогда не было, – например, о заколках для волос или хотя бы о помаде, которая помогла бы их пригладить. Она спросила, где мои серьги, и пришла в сильнейшее изумление, когда узнала, что у меня даже не проколоты уши для такого украшения. Она разахалась, увидев, в каком состоянии мои чулки, разыскала пару поплотнее и сказала, что мои туфли – позор этого дома.

Может быть, она считала, что я разделяю ее гнев. На самом деле ее причитания только заставляли меня робеть, чувствуя себя неряхой. Я не могла подыскать слова, чтобы оправдать себя или свою одежду. Я надела пояс с маминым ножом – для храбрости. Кэрфул неодобрительно фыркнула и присела рядом со мной.

– Это носят не так, – сказала она.

Я молчала, пока она снимала с меня пояс и поспешно проделывала в нем еще одно отверстие собственным ножиком. Потом она его снова надела на меня, и пояс оказался у меня на талии, а не на бедрах.

Закончив оттягивать мои волосы и одергивать на мне тунику, она подвела меня к зеркалу, и мы вместе взглянули на отражение. К моему удивлению, выглядела я отнюдь не так плохо, как опасалась. Я улыбнулась зеркалу и сказала:

– Кажется, я уже много месяцев не была такой нарядной. Спасибо, Кэрфул.

Похоже, мои слова ее потрясли. Она присела рядом со мной, потом подалась назад и уставилась на меня, и ее большие карие глаза широко распахнулись.

– Погодите-ка, – резко проговорила она. – Ждите здесь.

Я покорилась и не успела обдумать, с какой стати подчиняюсь служанке, как Кэрфул вернулась.

– В общем, вы мне их вернете, когда они вам будут уже не нужны. Обошлись дороговато, а носила я их меньше дюжины раз. Так что не испачкайте запястья в чем-нибудь липком. Как думаете, получится?