– Ступайте к поставщикам на Кэмп-стрит, – посоветовал Мади. – Сразу за «Дойче гастхаус». Тот дом, где конек крыши над декоративным фасадом торчит. Вывеску еще не нарисовали, но владельцами там – Брантон, Соломон и Барнз; у них должно быть открыто. Как придете, попросите револьвер Керра. Ни на что другое не соглашайтесь: это британский пистолет военного образца, очень надежный; для ваших целей в самый раз. Револьвер Керра стоит ровно пять фунтов. Больше пяти фунтов – это форменный грабеж.

– Пять фунтов?

А-Су воззрился на золото в кошельке. Ему и в голову не приходило, что пистолет можно купить так недорого! Ведь ему называли суммы в два раза больше.

– Револьвер Керра, – повторил китаец, чтобы лучше запомнить. – Кэмп-стрит. Спасибо, мистер Мади.

– А что вы собираетесь делать, когда свершите задуманное? – спросил Мади. – Когда Карвер будет мертв? Вы сдадитесь? Или попытаетесь скрыться? – Внезапно он осознал, что разволновался не на шутку, – что за нелепость!

Но А-Су лишь покачал головой. Он закрыл кошелек и туго замотал его в тряпицу. Поднялся на ноги, перекинул скатку за спину, аккуратно затолкал узелок в карман.

– Этот участок, – промолвил китаец, делая широкий жест рукой. – На прожиток только. Золота чуть.

– Да, знаю, – отмахнулся Мади.

– Небогато, – пояснил А-Су.

– Да, тут на «билет домой» не наскребешь, – кивнул Мади. – Можете не объяснять, мистер Су; я сам знаю, что так.

А-Су впился в него взглядом.

– Надо на север, – посоветовал он. – Черные пески. На севере повезет. Тут самородков нет. Слишком близко к городу.

– Чарльстон, – отозвался Мади. – Да. Там, в Чарльстоне, можно целое состояние составить.

А-Су кивнул.

– Черные пески, – повторил он.

А-Су шагнул вперед, и Мади заметил, что в обеих руках китаец сжимает почерневшую от сажи чайную коробочку. Он протянул ее Мади, и тот удивленно подставил ладони. Но А-Су не сразу расстался с подарком: прежде чем выпустить жестянку из рук, он отвесил низкий поклон, и Мади, подражая ему, поклонился в свой черед.

– Juk neih houwahn, – промолвил А-Су, но переводить не стал, а Мади не переспросил; он выпрямился с жестянкой в руке и проводил уходящего «шляпника» взглядом.

Глава, в которой Анна Уэдерелл дважды удивилась; Коуэлл Девлин сделался подозрителен, а дарственная обрела новый смысл.

Все то, что в Водолее удалось рассмотреть лишь краешком глаза: что было предопределено, предсказано, напророчено, все то, что дало пищу вере, сомнению и предостережению, – в Рыбах явило себя со всей наглядностью. Те разрозненные видения, что еще месяц назад были уделом лишь одинокого мечтателя, теперь обретут форму и осязаемую плоть реальности. Мы сами себя творим – и в нас все завершится.

А после Рыб? Из чрева – кровавое рождение. Мы этим путем не последуем: невозможно двигаться вспять, от конца к началу. Овен не признает коллективного мнения, а Телец не поступится субъективностью. Близнецы – единственные в своем роде. Рак ищет первопричину, Лев – цель, а Деве нужен план, но над воплощением этих замыслов работают в одиночку. Лишь во второй половине зодиакального пояса мы начнем проявляться: в Весах – как понятие, в Скорпионе – как качество, в Стрельце – как голос. В Козероге к нам вернется память, в Водолее мы прозреем, и только в Рыбах, последнем и древнейшем из зодиакальных знаков, мы обретем самость и некую целостность. Но две рыбы этого созвездия, отраженное чрево личности и самосознания, – это Уроборос разума, воля рока, она же роковая воля; а дом самоуничтожения не что иное, как тюрьма, которую строят сами же узники, – без воздуха, без дверей, зацементированная изнутри.

Эти перемены настигают нас столь же неизбежно, как стрелки часов подходят к нужной цифре.

* * *

Лидия Уэллс сеансов больше не устраивала. Ей был хорошо известен девиз шарлатана: никогда не повторять один и тот же трюк перед теми же зрителями: но когда ее в связи с этим саму заклеймили шарлатанкой, она только рассмеялась. В открытом письме на страницах «Уэст-Кост таймс» она признала, что ее попытка установить контакт с духом мистера Стейнза успехом не увенчалась. Эта неудача в ее профессиональной практике – случай беспрецедентный, сообщала она; аномалия, наводящая на мысль, что загробный мир не столько не желал, сколько не смог предоставить дух мистера Стейнза. Остается только заключить, писала вдова, что мистер Стейнз вовсе не мертв; в последних строках она выражала уверенность в том, что молодой человек рано или поздно вернется.

Это заявление изрядно сбило с толку заговорщиков из «Короны», однако возымело нужный эффект – придало значимости ее предприятию (как все вдовицыны стратегии): дела в «Удаче путника» после публикации пошли как нельзя лучше. Заведение открывалось каждый вечер с семи до десяти, предлагая бренди по сниженной цене и беседы умозрительного характера. Гадание происходило во второй половине дня, и только по предварительной записи; Анна Уэдерелл, в продолжение прежней политики, на глаза не показывалась.

Анна покидала «Удачу путника» лишь раз в день, подышать свежим воздухом, причем ее неизменно сопровождала миссис Уэллс, которая, ценя бессчетные преимущества ежедневных прогулок, частенько говаривала, что просто обожает пройтись пешочком. Вместе, рука об руку, эти две женщины каждое утро дефилировали по Ревелл-стрит из конца в конец: брали направление на север, а возвращались с другой стороны. По пути они разглядывали приоконные ящики с цветами, покупали молоко и сахар, если то и другое было в наличии, и равнодушно-любезно здоровались с хокитикскими завсегдатаями.

Тем утром они вышли из дому раньше обычного: Лидии Уэллс нужно было к девяти явиться в Хокитикский суд. Ее вызвали к судье по какому-то юридическому вопросу, связанному с наследством ее покойного мужа Кросби Уэллса, а формулировка извещения наводила на мысль о том, что новости, скорее всего, хорошие. Без десяти девять парадная дверь «Удачи путника» распахнулась, и Лидия Уэллс ступила в солнечный свет: ее медно-рыжие волосы эффектно сияли на фоне темно-синего платья.

Коуэлл Девлин проводил миссис Уэллс взглядом: вот она вышла из гостиницы и спустилась по ступенькам на улицу, зябко кутаясь в шаль и улыбаясь встречным мужчинам, которые, позабыв о делах насущных, пялились на нее во все глаза. Священник дождался, чтобы она затерялась в бурлящей толпе, и на всякий случай помешкал еще минут пять. Затем пересек улицу, поднялся на веранду «Удачи путника» и, оглянувшись на невыразительный фасад здания суда, постучал в дверь, прижимая к груди потрепанную Библию.

Дверь тут же распахнулась.

– Мисс Уэдерелл, позвольте представиться, – промолвил Девлин, свободной рукой снимая шляпу. – Меня зовут Коуэлл Девлин, я – капеллан хокитикской тюрьмы, проживаю по месту службы. Мне в руки попал документ, который, как мне кажется, представляет для вас большой интерес, и мне бы хотелось обсудить его с вами в частном порядке.