– Нет, – покачала головой Анна. – Не наверняка.

– Но вы об этом подозревали.

– Я… я слышала что-то такое краем уха. Несколько месяцев назад.

– А когда вы впервые обнаружили содержимое платьев?

– В ночь после исчезновения Эмери.

– После того, как вас арестовали за попытку самоубийства.

– Да.

– И мистер Гаскуан заплатил за вас залог под честное слово; и в его коттедже на Ревелл-стрит вы вместе распороли оранжевое платье и потом спрятали лохмотья под кровать.

– Откуда?.. – в ужасе прошептала девушка.

– По-видимому, вернувшись в «Гридирон» тем же вечером, вы первым делом заглянули в гардероб и проверили четыре оставшихся платья, – продолжал Девлин, не прерывая обличительной речи.

– Да, – кивнула Анна. – Но я их не распарывала. Я только прощупала швы. Я не знала, что там свинец; я думала, еще золото.

– В таком случае, – подвел итог Девлин, – вы, должно быть, решили, что нежданно-негаданно баснословно разбогатели.

– Да.

– Но вы не стали распарывать подолы платьев, чтобы этим золотом выплатить свой долг Эдгару Клинчу.

– Позже я так и сделала, – возразила Анна. – На следующей неделе. Тут-то я и обнаружила свинец.

– Но даже тогда вы не рассказали мистеру Гаскуану о своих догадках, – продолжал Девлин. – Вместо того вы изображали беспомощность и полное неведение, уверяли, что у вас нет ни гроша, и умоляли его о помощи!

– Откуда вы все это знаете? – прошептала Анна.

– Вопросы здесь задаю я, спасибо, – отрезал Девлин. – Почему вы тотчас же не выпотрошили остальные четыре платья?

– Мне хотелось сохранить золото на черный день, – объяснила Анна. – А спрятать металл мне негде. Я думала, спрошу Эмери. Никому больше я не доверяю. Но он к тому времени пропал.

– А как насчет Лидии Уэллс? – спросил Девлин. – Как насчет Лидии Уэллс, которая в тот же день пришла в «Гридирон», и заплатила ваш долг мистеру Клинчу, и приютила вас, и с тех пор окружает вас такой добротой и заботой?

– Нет, – еле слышно отозвалась Анна.

– Вы ей так и не рассказали про платья?

– Не рассказала.

– Поскольку подозревали, что платья некогда принадлежали ей.

– Я что-то такое слышала, – пролепетала Анна. – Я не знала… не знала наверняка, но знала: что-то такое было… и она хочет заполучить их назад.

Девлин скрестил руки на груди. Анна явно напугана тем, как много он знает о ее ситуации, а главное – не поймет откуда. Эта мысль причиняла священнику боль, но, учитывая обстоятельства, он полагал, что страх этот только на пользу – и поумерит ее дерзкую самоуверенность. Еще не хватало, чтобы Анна похвалялась направо и налево этой подделанной подписью.

– Где мистер Стейнз? – задал он следующий вопрос.

– Не знаю.

– А мне кажется, знаете.

– Не знаю, – повторила она.

– Я вынужден вам напомнить, что вы совершили крупное мошенничество, подделав подпись покойного.

– Он жив.

Девлин кивнул: он и надеялся на определенный ответ.

– Откуда вы знаете?

Анна не ответила, и Девлин повторил уже резче:

– Откуда вы знаете, мисс Уэдерелл?

– Мне вести бывают, – наконец выговорила Анна.

– От мистера Стейнза?

– Да.

– Какие именно вести?

– Это личное.

– Как он их передает?

– Не словами, – призналась Анна.

– Тогда как же?

– Я просто его чувствую.

– Вы его чувствуете?

– В моей голове.

Девлин резко выдохнул.

– Вы, наверное, теперь мне не верите, – промолвила Анна.

– Со всей определенностью не верю, – подтвердил Девлин. – Боюсь, мошенникам обычно веры нет.

Анна хлопнула рукой по бумаге, запрятанной у нее на груди.

– Вы за этот документ уж больно долго держались, – парировала она.

Девлин испепелил ее взглядом. Он открыл было рот, чтобы ответить должным образом, но не успел он подобрать нужные слова, как на крыльце послышались быстрые шаги, звякнул замок, донесся шум с улицы – это дверь распахнулась внутрь – и кто-то вошел. Девушка испуганно вскинула глаза на Девлина. Вдова возвратилась из здания суда – и звала Анну по имени.

Глава, в которой Джордж Шепард не назначает себе заместителя; Цю Луна принимают за другого, а Дик Мэннеринг ставит точку.

Джордж Шепард провел утро 20 марта, надзирая за доставкой разнообразных стройматериалов и оборудования к месту возведения будущей тюрьмы в Сивью, которая, два месяца спустя после начала строительства, с каждым днем выглядела все внушительнее. Уже выросли стены, уже выложили кирпичом дымовые трубы, а внутри основного помещения подогнали и навесили в стальных рамах все бронированные двери. Предстояло еще уладить много всего по мелочи: не завезли лампы, в тюремной кухне по-прежнему недоставало плиты, окна флигеля тюремного надзирателя покамест не остеклили и яму под виселицей не вырыли, – но в общем и целом дело продвигалось на диво быстро благодаря четырехсотфунтовому «пожертвованию» Харальда Нильссена и наконец-то поступившему дополнительному финансированию от Уэстлендского комитета по общественным работам, от Хокитикского совета и муниципального правления. Шепард предрекал, что заключенных удастся перевести из старого помещения еще до конца апреля, а кое-кто из них уже и ночевал в Сивью под надзором Шепарда, который теперь, когда тюрьму почти отстроили, предпочитал тоже спать там, обходясь холодным ужином.

Когда колокол на уэслейской церкви прозвонил полдень, Шепард копал еще одну выгребную яму в будущем работном доме. Гулкий звон плыл снизу, из города; бригадир крикнул заключенным: «Перерыв!» Шепард отставил лопату, утер лоб рукавом и выкарабкался из ямы, заметив между тем, что по другую сторону стальных ворот мыкается рыжеволосый юнец, заглядывая сквозь прутья и явно дожидаясь возможности поговорить.

– Мистер Эверард, – поприветствовал его Шепард, выступая вперед.

– Начальник Шепард.

– Что привело вас нынче утром в Сивью? Полагаю, не пустое любопытство.

– Я рассчитывал побеседовать с вами, сэр.

– Надеюсь, вам не пришлось долго ждать.

– Отнюдь.

– Не хотите ли войти? Я прикажу, чтобы отперли ворота.

После трудов праведных Шепард изрядно вспотел: он снова вытер лоб рукавом.

– Ничего-ничего, – покачал головой гость. – Я лишь с сообщением.