И тут в зале возник настоящий хаос. Вожди кланов, за исключением Орика и Вермунда, принялись орать друг на друга, размахивая руками, и каждый пытался перекричать всех остальных. Эрагон встал и слегка вытянул меч из ножен, проверяя, легко ли будет его выхватить в случае необходимости, если Вермунд или кто-то из его клана устроят свару. Но Вермунд, как и Орик, стоял и не двигался. Оба вождя не сводили друг с друга бешеных глаз, точно волки, готовые насмерть перегрызться из-за самки; суматоха вокруг их, казалось, ничуть не интересовала.

Наконец Ганнелу удалось все же восстановить относительный порядок, и он обратился к Вермунду:

— Гримстборитх Вермунд, можешь ли ты ответить на эти обвинения или опровергнуть их?

— Я отрицаю все обвинения, — ровным, лишенным каких-либо эмоций голосом сказал Вермунд. — Я отвергаю их всем моим существом, каждой косточкой своего тела. И готов бросить вызов любому, кто попытается в чем-то обвинить меня. Пусть он сперва докажет, что эти обвинения имеют право на существование, чтобы у официального расследователя не осталось на сей счет никаких сомнений. Ганнел повернулся к Орику:

— Представь нам свои улики, гримстборитх Орик, дабы мы могли судить, доказательны они или нет. Здесь сейчас, по-моему, присутствуют пятеро наших официальных расследователей. — И он указал в ту сторону, где у стены стояли пятеро седобородых гномов. Те поклонились. — Они сумеют проследить, чтобы мы ни в коем случае не выходили за рамки закона. Все согласны?

— Я согласен, — сказал Ундин.

— И я согласна, — поддержала его Хадфала; следом за ней ту же формулу повторили все остальные вожди, кроме Вермунда.

В качестве первой улики Орик выложил на стол браслет с аметистами. Тут же магам различных кланов было приказано осмотреть браслет, и все они пришли к выводу, что этой улики недостаточно.

Затем Орик приказал слуге принести зеркало, укрепленное на бронзовом треножнике. Один из его магов произнес заклинание, и на гладкой поверхности зеркала появилось изображение маленькой комнаты, полной книг, а через секунду-другую в комнату вбежал, запыхавшись, какой-то гном, почтительно поклонился совету вождей и, не успев толком перевести дыхание, представился как Риммар, произнес все необходимые клятвы на древнем языке, подтверждающие его честность, и рассказал Совету, как вместе со своими помощниками проводил расследование относительно кинжалов, которыми были вооружены напавшие на Эрагона.

Когда вожди закончили расспрашивать Риммара, Орик велел своим воинам привести в зал тех троих пленников. Ганнел тут же потребовал, чтобы эти мерзавцы поклялись на древнем языке, что будут говорить одну только правду, однако они отказались это сделать, обрушили на голову Ганнела ушат грязных проклятий и в знак полного презрения дружно плюнули на пол. Тогда собравшиеся в зале маги, представители всех кланов, соединив усилия, проникли в мысли пленников, сумели-таки извлечь оттуда сведения, столь сильно интересовавшие Совет, и полностью подтвердили то, что уже сказал Орик.

И наконец Орик вызвал в качестве свидетеля самого Эрагона. Эрагону было весьма не по себе, когда он шел к столу под пристальными мрачными взглядами тринадцати насупленных вождей. Отыскав взглядом на одной из мраморных колонн какой-то маленький цветной завиток, он старался смотреть только на него; это помогало ему держать себя в руках. Он послушно повторил все клятвы следом за одним из присутствующих в зале магов, обещая говорить только правду, и довольно кратко, не вдаваясь в излишние подробности, рассказал, как на него и его охранников было совершено нападение. Затем, ответив на все вопросы, он позволил двум магам — их Ганнел сам выбрал наугад из числа присутствующих — обследовать его память, дабы восстановить истинную картину событий. Едва сняв мысленные барьеры, он сразу почувствовал, что оба мага действуют чрезвычайно осторожно и аккуратно, что очень ему понравилось.

«Это хорошо, — думал он, — что они такие щепетильные. Значит, вряд ли полезут, куда не следует. Наверное, они просто меня боятся».

Проверка прошла спокойно, довольны остались и маги, и сам Эрагон. Причем проверяющие полностью подтвердили достоверность его рассказа.

И тут снова встал Ганнел, который задал официальным расследователям только один вопрос:

— Удовлетворены ли вы качеством улик и свидетельств, представленных гримстборитхом Ориком и Эрагоном, Губителем Шейдов?

Пятеро седобородых гномов поклонились, и тот, что стоял в середине, ответил:

— Вполне удовлетворены, гримстборитх Ганнел. Ганнел откашлялся. Похоже, это ничуть его не удивило.

Сурово глянув на Вермунда, он провозгласил:

— Гримстборитх Вермунд, ты несешь ответственность за смерть Квистора, сына Баудена, и за покушение на жизнь нашего гостя. Своими преступными действиями ты навлек тяжкий позор на всю нашу расу. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Вождь клана Аз Свельдн рак Ангуин с такой силой оперся ладонями о стол, что под его смуглой кожей вздулись вены.

— Если этот Всадник тоже является кнурла, то и гостем его нечего считать, — буркнул он. — Значит, к нему можно относиться, как и к любому другому кнурла из враждебного нам клана.

— Но это же просто неслыханно! — вскричал Орик, чуть не лопаясь от негодования и досады. — Какое право ты имеешь говорить…

— Придержи язык, Орик, — прервал его Ганнел, — будь так любезен. Криками и оскорблениями делу не поможешь. А теперь попрошу вас, Иорунн, Орик и Надо последовать за мной.

Эрагона охватило беспокойство, которое все усиливалось, пока эти четверо гномов, удалившись в отдельное помещение, совещались там с официальными расследователями. «Неужели они позволят Вермунду избежать наказания всего лишь из-за какой-то словесной зацепки», — думал он.

Возвратившись в зал и подойдя к столу, Иорунн заявила:

— Расследователи голосовали единогласно. Даже при том условии, что Эрагон, принеся клятву Хротгару, стал членом Дургримст Ингеитум, он тем не менее занимает важнейшее положение и за пределами нашего королевства, а именно: во-первых, он — Всадник; во-вторых — официальный представитель варденов, присланный сюда Насуадой, дабы присутствовать на коронации нашего следующего правителя; в-третьих — друг высокочтимой королевы Имиладрис и всего ее народа. В силу всех этих причин мы обязаны оказывать Эрагону не меньше уважения и гостеприимства, чем любому послу, принцу, монарху или какой-то иной персоне, занимающей чрезвычайно высокий пост. — Иорунн искоса глянула на Эрагона, дерзко смерив его с головы до ног своими темными блестящими глазами. — Короче говоря, Эрагон — наш почетный гость, и мы обязаны относиться к нему соответственно. Это должен знать каждый кнурла, если, конечно, он не страдает бешенством пещерного медведя!

— Вот именно! Прежде всего, он — наш гость! — поддержал ее Надо. Губы у него запеклись и обветрились, а на лице было такое выражение, словно он, не подумав, надкусил яблоко и только тут обнаружил, до чего оно кислое и незрелое.