— Люблю тебя, детка, — она выскользнула из моих объятий, и я смотрел, как она идёт с остальными женщинами в столовую, а её платье струится вокруг лодыжек.

— Ты хорошо справился, Нокси, — сказала Лина, задержавшись в прихожей.

Я крепко её обнял.

— Это у тебя ж близнецы, — напомнил я ей.

— Которые сейчас спят в комнате Уэй. Напомни мне не забыть их.

Под этой крышей росло новое поколение, и наша семья наконец-то ощущалась полной.

По открытой двери позади меня постучали.

— Папа.

— Я помешал? — он выглядел хорошо. Здоровым. Крепким. И это умудрялось удивлять меня каждый раз, когда я его видел.

Джон Уэйн Морган теперь был уже три года трезвым. Он жил в округе Колумбия со своей спутницей жизни и двумя котами. Он весьма эффективно занимался сбором средств для «Местечка Ханны», которое открыло филиалы в центре округа Колумбия и в Мэриленде.

— Уэйлей написала. Сказала, что у вас большие новости. Я могу вернуться, когда вы не будете заняты, — предложил он.

— Папа, — Нэш положил лестницу, которую он тащил Бог весть по каким причинам, и приветствовал его, обняв и похлопав по спине. Я ещё не дошёл до такой стадии с нашим отцом. Но каждый визит, каждый звонок, каждое сдержанное обещание сближало нас ещё на миллиметр.

— Ты как раз вовремя, чтобы познакомиться со своими новыми внучками, — сказал я ему.

Лицо папы просияло.

— С внучками.

— Агентство позвонило три дня назад и сказало, что две девочки готовы стать частью нашей семьи, — пояснил я. — Мы не хотели никому говорить, пока не привезём их домой.

— Внучки, — повторил он с благоговением, будто чувствовал себя самым счастливым мужчиной в мире. Я почувствовал, как ещё один миллиметр между нами исчез.

— Заходи, — сказал я, положив ладонь на его плечо и направив в переполненную эстрогеном штаб-квартиру, где Аманда и Лиза разложили на столе образцы краски и все доступные ноутбуки и планшеты.

Слоан кормила малютку из бутылочки, пока Бриджет сидела в центре стола и ела порезанные виноградинки из миски. Мои дочери были окружены любовью и сильными, умными женщинами.

— Дьюк! Я так рада, что ты сумел приехать, — сказала Аманда, вставая, чтобы поцеловать папу в щёку. — Иди познакомься со своими новыми девочками!

Моего отца поглотил круг женщин и Стефа.

Я ощутил руки на своём ремне, а потом Наоми задом наперёд поволокла меня из комнаты как буксиром.

— Куда ты меня ведёшь? — спросил я, забавляясь.

Она отпустила мой ремень, взяла меня за руку и повела в гостиную, где над камином висел наш свадебный портрет. Каждый раз, смотря на него, я до сих пор будто ощущал удар в грудь. Наоми, сногсшибательная и краснеющая в своём платье, и маргаритки венком вплетены в её волосы. Она обнимала рукой Уэйлей, которая настояла на том, что наденет лимонно-жёлтое платье в пол и тоже вплетёт в волосы маргаритки. Они обе смеялись. А я? Я выглядел чертовски привлекательным в своём костюме. И чертовски счастливым, когда смотрел на свою жену и дочь.

— Я знаю, что в следующие несколько лет жизнь будет абсолютно безумной, — сказала Наоми, накрывая мои щёки ладонями. — Я знаю, что мы будем измождёнными, уставшими и перепуганными до смерти большую часть времени, а то и всегда. Но я также знаю, что всего этого не случилось бы, если бы не ты.

— Детка, я не справлюсь, если ты сейчас сорвёшься, — предупредил я.

Один из плюсов проблем с фертильностью заключался в том, что мне не пришлось смотреть, как моя жена страдает от беременных гормонов. Я бы справился с её слезами, но наверняка не лучшим образом.

— Я не буду плакать, — сказала она.

Моя жена была бессовестной обманщицей, потому что я уже видел влагу, собиравшуюся в её ореховых глазах, которые я так сильно любил, чёрт возьми.

— Но я скажу тебе, что ты делаешь каждый день лучшим днём в моей жизни. И что я никогда не перестану испытывать благодарность за то, что ты…

— Вытащил свою голову из задницы? — предложил я.

Она покачала головой.

— Что ты решил, что я и Уэй этого стоим. Спасибо тебе за эту жизнь, Нокс Морган. Никто другой не устроил бы такое приключение из исполнения каждого моего желания.

Каким-то образом она снова это сделала. Меня всегда удивляло, когда Наоми находила во мне ещё один сломанный кусочек и снова делала его целым.

— Я люблю тебя, Нокс. И я никогда не перестану быть благодарной за всё, что ты сделал и кем ты для нас стал.

В моём горле сделалось ужасно тесно. А в глазах появилось жгущее ощущение, которое мне совсем не нравилось.

Я схватил Наоми и притянул к себе, уткнувшись лицом в её волосы.

— Я люблю тебя, — прохрипел я.

Слов было недостаточно. Они далеко не описывали чувство, которое я испытывал в груди, просыпаясь и видя, что она прижалась ко мне, спящая и защищённая. Они не описывали то, что я чувствовал, когда она входила в комнату и привносила с собой солнце. И они совершенно точно, чёрт возьми, даже рядом не стояли с тем, как я чувствовал себя, когда она смотрела мне в глаза и говорила, что я дал ей всё, чего она хотела.

Я решил, что всю оставшуюся жизнь буду показывать ей, что чувствую, раз не мог выразить это словами.

Бонус к «То, что мы прячем от света»

Лина

Несколько лет спустя

— Облупил! — злорадно объявил Стеф.

— Иди нахер! — прорычал Нокс, потянувшись к очередной плашке на игровом столе в нашей игровой комнате.

Да, у меня, Лины Солавиты Морган, имелась игровая комната. А ещё у меня имелась целая секция в шкафу, отведённая под дорогое нижнее бельё.

Мой красавчик муж одарил меня знающей улыбкой, словно прочёл мои мысли, и подвинул к себе плашку. Пайпер сидела у него на коленях, наслаждаясь активностью за столом.

— Как у тебя так хорошо получается? — потребовал Люсьен. Это была его первая попытка игры в Бананаграммы, и он воспринимал происходящее ещё серьезнее, чем Слоан, которая уже сдалась. Она закинула ноги ему на колени и просматривала на айпаде статью о новом успехе её программы.

(Бананаграммы — это слегка усложнённая версия игры в анаграммы. Есть 144 плашки с буквами. Часть раздается игрокам, и они должны составлять из них слова так, чтобы задействовать все фишки, но слова должны пересекаться меж собой как в кроссворде, нельзя составлять слова отдельно друг от друга. Если кто-то из игроков использовал все свои плашки-буквы, он кричит «облупил»