в стрессовой ситуации? Может, все это лишь плод больного воображения? Извините, госпожа Моро. Но можете ли вы исключить воздействие на вас… скажем, каких-то психотропных средств? А может, вы просто перегрелись, и у вас начались галлюцинации?

– Я уже ни в чем не уверена, профессор…

– Вот видите!

– …но удар или еще какое-то физическое воздействие я бы почувствовала. Мой катамаран не садился на мель, не врезался в другое судно, в него не стреляли ракетами. И торпедами тоже, если вы намекаете на пиратов, как господин из патруля. Никаких внешних воздействий. Просто он начал по какой-то причине распадаться на элементарные частицы. Хотите верьте, хотите нет.

– И эта причина пришла из воды, – вклинился я в перепалку.

Но однако! Чтобы так вывести деликатнейшего профессора из себя… сильна дамочка, ничего не скажешь.

– Почему ты так решил? – озвучил проф отразившийся на лицах всех присутствующих вопрос.

А ведь реально он на взводе – вон, при всех мне «тычет». Не похоже на Георгиоса Спанидиса.

– Потому что Франсин цела. И катамаран бы растворялся со всех сторон сразу. А мы имеем предельно ясную, подтвержденную фактами картину: повреждена, вернее, полностью уничтожена, только подводная часть аппарата. Вывод: источник аномалии кроется в воде. А там, как я понял, был шепчущий кит… вот я и спросил про связь.

– Нет, – после краткого раздумья покачала головой женщина. – Он находился у самого дна, метрах в трехстах от поверхности. А еще он спал.

Ну естественно, он спал, на такой-то глубине. Там больше делать нечего. Вот кит и пребывал в аморфной полуматериальной форме, которая позволяла ему, например, беспрепятственно преодолевать Периметр без нарушения целостности оного. Иными словами, шепчущий кит просачивался через сеть, способную задерживать микроскопический планктон. Еще и поэтому шепчущие киты столь лакомая добыча для биологов, охочих до научных сенсаций. Никто до сих пор не объяснил природу данного вида. Высказывались предположения, что это переходная форма жизни между энергетической и физической, способная смещать состояние в ту или иную сторону по собственному желанию. А кое-кто не гнушался предположением, что киты вообще живут одновременно в нашем и каком-то еще измерении. Короче, я особо не вникал. Но организм, если начистоту, уникальный. От такого можно чего угодно ожидать. Даже выделения некоей загадочной субстанции, подобной легендарному алхимическому алкагесту.

– Тони, не городи чушь! – очнулась Тинка. – Нет у китов ничего такого. Мы бы наверняка заметили специализированную железу. Но даже намеков на подобное не было за всю историю наблюдений!

– Ты уверена?

– В смысле?

– Почему, по-твоему, я не выспался?

– В комп пялился?

– Бинго! И не просто пялился. Профессор, заткните уши, или просто сделайте вид, что не слышите. Короче, я вчера ломанул сервер Службы мониторинга моря…

– Действительно, что-то у меня со слухом…

– Проф, просто некогда было, да и поздно, чтобы вас беспокоить… – повинился я. – Но они ничего не заметили, зуб даю!

– А, что уж там!.. – махнул рукой мой руководитель.

Правда, посмотрел при этом так, что меня до печенок пробрало. Пофиг, это для пользы дела.

– Короче, я проанализировал все загадочные случаи за крайние три месяца. Больше просто физически не сумел, вырубился…

– Бедненький!..

– …но и того, что нарыл, достаточно. Не знаю, почему Служба это все скрывает, наверное, чтобы не разводить панику, но за это время в радиусе ста миль от эпицентра того самого подводного землетрясения, что было десятого числа, пропало семнадцать подводных и девять надводных мониторинговых дронов. А еще два патрульных катера. И еще…

– Может, хватит уже? – жалобно заныла Тинка.

Стыдно, фиг ли. Я же ее в день происшествия с дельфинами как раз вот такие странности искать просил. Но ее извиняет тот факт, что у нее не было компа фирмы «Imagine» и навыков хакера-диверсанта. Впрочем, пусть помучается, ей полезно.

– И еще пропало три траулера, – окончательно добил я аудиторию. – Автоматических, естественно, иначе бы давно уже шум до потолка рыбаки подняли.

– Значит, люди не пропадали? – А это уже снова профессор.

– Хм… может, и пропадали, но это по сводкам карабинеров и Морского патруля проверять надо. Кстати, Франсин… а вы точно были одна на экраноплане? Или наши СМИ, как обычно, приукрасили действительность?

– Да. Я, знаете ли, уже взрослая и вполне самостоятельная девочка.

– И руководство отпустило вас в дальнюю экспедицию в одиночку? – поразился проф Спанидис. – Какая безответственность!

– Я сама себе руководство! – нахмурилась женщина. – У меня самостоятельное направление исследований, я глава лаборатории. И я не считаю нужным у кого-то отпрашиваться. Если не верите, свяжитесь с моим институтом, директор подтвердит.

– Хорошо, хорошо, мы верим! – поднял я руки в примирительном жесте. – И это действительно хорошо, потому что обошлось без жертв. Но все равно невероятно! Алкагест!

– Боюсь, вы неправы, Анте.

– Почему, Франсин? Катамаран же растворился!

– Это факт, – признала женщина. – Но вы ошибаетесь с определением. Что бы ни воздействовало на мой экраноплан, и откуда бы оно ни взялось, это нельзя назвать алкагестом, потому что оно растворило только пластик. Вернее, все, в чем содержалось хоть немного биопластика.

– Вы уверены?!

– Более чем, – кивнула доктор Моро. – Когда я очнулась… ненадолго, но все же… я видела плавающие вокруг моего… ну, вы поняли… короче, многие вещи, что были у меня в каюте, всплыли. Кое-какая одежда, деревянные безделушки, мусор, остатки еды… все металлическое или тяжелое, естественно, пошло ко дну. Но я на сто процентов уверена, что мы найдем и двигатели, и энергоустановку, и аккумулятор, стоит только воспользоваться сканером.

– Ха! Дроны, катера, траулеры… что их все объединяет? Правильно, они из биопластика! – незамедлительно озвучил я мелькнувшую мысль. И притворно вздохнул: – Ну вот, очередное проявление парадокса Гексли. В который уже раз… и он также непреодолим, как закон всемирного тяготения.

– Вы о чем, Анте?

– Один из законов мёрфологии, – пояснил я. – Мне о нем отец рассказал, когда я в детстве попытался объяснить ему природу какого-то явления… уже не помню, грома, что ли… короче, звучит он так: великая трагедия науки – уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом.

Рассмеялись все, включая меня самого: девушки весело и заразительно, я с едва заметной горечью – все-таки моя гипотеза накрылась известным местом. Даже проф усмехнулся.

– Не расстраивайтесь, Анте! – подбодрила