Судя по виду, его подняли с постели, и он успел только натянуть брюки и рубашку. В правой руке философ сжимал маленький револьвер.

– Познакомьтесь со своей Немезидой, – сказал Райнхарт. – И с нашей.

Престарелый ученый, опешив, уставился на мальчишку.

– Мой сын… – наконец выдохнул он.

– Я сожалею, – чуть ли не с нежностью промолвил Райнхарт. – Священное Писание начинается с Бытия, с Генезиса, а заканчивается Откровением. И вот это наше откровение.

С обезумевшим взглядом старик обернулся к Райнхарту.

– Несомненно, произошла какая-то ошибка. Этого не может быть!

– Однако, – настаивал Райнхарт, – это все объясняет, разве вы сами не видите? Это объясняет, каким образом в руки Генезиса попали наши самые секретные материалы. Это объясняет, почему…

– Брэндон, это правда? – взорвался Банкрофт. – Брэндон, скажи мне, это правда?

Мальчишка молча кивнул.

– Ну как ты мог так поступить со мной? – эти слова вырвались у отца диким завыванием, полным бессильной ярости. – Ну как ты мог решиться уничтожить дело всей моей жизни? Мы столько трудились, пытаясь сделать наш мир хоть немного лучше, – а ты готов затоптать все это в грязь? Чтобы повернуть ход истории вспять? Неужели ты настолько ненавидишь человечество? Неужели ты настолько ненавидишь меня?

– Папа, я тебя люблю, – тихо промолвил Брэндон. – Дело не в этом.

Джаред Райнхарт кашлянул, прочищая горло.

– Сейчас не время сюсюкаться. Совершенно ясно, чтó мы должны сделать.

– Пожалуйста, Джаред! – вырвалось у седовласого ученого. – Пожалуйста, дай нам объясниться!

– Нет, – бесстрастно промолвил оперативник. – Всего несколькими нажатиями клавиш ваш сын мог отправить комиссии Керка информацию, которая уничтожила бы нас, полностью и необратимо. Уничтожила бы все то, созданию чего вы посвятили всю свою жизнь. Теперь ваши действия должны подчиняться вашим моральным принципам.

– Но…

Голос Райнхарта наполнился ледяной стужей.

– Если же вы сейчас не последуете своим собственным моральным принципам, значит, вся ваша жизнь была одной сплошной ложью. Максимальное благо для максимального количества людей – вы сами всегда говорили, что от этой цели нельзя отступать ни в коем случае. Помните, чему вы нас учили? «Какое волшебство скрывается в местоимении „мой“?» Да, Генезис – ваш сын, но это всего лишь одна человеческая жизнь. Ради дела всей вашей жизни, ради блага всего человечества вы должны ее отнять.

Поль Банкрофт поднял маленький револьвер. Его рука заметно дрожала.

– Или, если хотите, это сделаю я, – предложил Райнхарт.

Брэндон, продолжавший сидеть в кресле, повернулся и посмотрел в глаза отцу. Его взгляд был проникнут любовью, решимостью и разочарованием.

– Твой путь, не мой, о Господи, каким бы темным он ни был, – дрожащим, ломающимся дискантом запел мальчишка. У него по щеке покатилась слеза. Однако Белнэп почувствовал, что он скорбит не по себе, а по своему отцу.

– Он хочет сказать, что никто не имеет права играть в бога, – сказал Белнэп, пристально глядя на философа.

Заносчивость и самоуверенность извратили идеализм Поля Банкрофта, превратив его в нечто чудовищное. В конечном счете оказалось, что он вовсе не бог, а человек – человек, это не вызывало сомнений, любящий своего сына больше всего на свете.

Сломленный, сраженный, парализованный горем, Поль Банкрофт повернулся к Райнхарту.

– Поверь мне, он прислушается к голосу разума. И в конечном счете проникнется разумом. – Затем он продолжал, обращаясь к сыну, возбужденно, страстно: – Дитя мое, ты говоришь, что каждая жизнь является священной. Но это язык религии, а не разума. Мы же говорим, что каждая жизнь имеет цену. Каждую жизнь нужно принимать в расчет. И поэтому нельзя бояться считать. Считать жизни, которые можно спасти. Подсчитывать положительные последствия болезненных действий. Ты же прекрасно это понимаешь, ведь так? – Ученый говорил быстро, истово, защищая свою точку зрения от могучего скептицизма, которым был наполнен взгляд мальчишки. – Всю свою жизнь я посвятил служению человечеству. Старался усовершенствовать наш мир. Потому что именно ты, мой сын, и есть будущее.

Брэндон лишь медленно покачал головой. Поль Банкрофт продолжил:

– Есть те, кто не хочет рожать детей, чтобы тем не пришлось жить в нашем неспокойном мире. На моем веку мир пережил страшные войны, геноцид, концентрационные лагеря, голод, порожденный человеком, чудовищные зверства, терроризм, – десятки миллионов жизней были загублены вследствие человеческой нерациональности. Двадцатый век был призван стать величайшим в истории человечества, однако он оказался столетием небывалой жестокости. Не такой мир я хочу оставить тебе в наследство, мой дорогой, мой самый дорогой сын. И разве я в этом не прав?

– Пожалуйста, отец… – начал было мальчишка.

– Должен же ты это понимать, – с затуманенным взором продолжал Банкрофт. – Сын мой, мой единственный, прекрасный сын! Все, что мы делаем, оправдано с точки зрения логики и морали. Нашей целью никогда не была власть во имя власти. Мы стремились нести пользу людям. Не смотри на действия группы «Тета» как на нечто изолированное, оторванное. Постарайся увидеть в них часть великого целого. И как только это произойдет, ты сможешь постичь стоящий за всем бесконечный альтруизм. Группа «Тета» – это альтруизм в действии. – Банкрофт умолк, чтобы передохнуть. – Да, иногда приходится нести боль, проливать кровь. Но то же самое можно сказать и про хирургию. Неужели хирургам надо запретить заниматься своим ремеслом только ради того, чтобы избежать краткосрочных страданий, которые они причиняют? В таком случае почему…

– Вы напрасно теряете время, – резко оборвал его Райнхарт. – При всем своем уважении к вам должен напомнить, что у нас здесь сейчас не семинар.

– Отец, – тихо промолвил Брэндон, – неужели ты действительно готов оправдать боль одного человека счастьем другого?

– Послушай меня…

– Правда – это очень важно. Ты лжешь людям, манипулируешь ими по собственному усмотрению, так как считаешь, что это в их же собственных интересах. Однако решать это не тебе. Своей ложью ты что-то отнимаешь у людей. Обращаешься с ними лишь как со средством достижения некой цели. Никто не давал тебе такого права, папа. Если только ты не господь бог, ты должен постоянно принимать во внимание, что можешь ошибаться. Что твои теории могут оказаться ложными. «Не чего Я хочу, а чего Ты».[94]Слова Христа на кресте.

Райнхарт снова многозначительно кашлянул.

– Каждая человеческая жизнь является священной, – повторил Брэндон.

– Пожалуйста, дитя мое… – попытался было начать снова Поль Банкрофт.