Режет на столе твердый зимний турнепс. Нож тупой, и она попросит Баррича наточить его, если Баррич хоть когда-нибудь вернется с дождя. Он рубит дрова, чтобы продать их завтра в поселке. Он слишком много работает, и сегодня ночью у него будет болеть нога.

– Фитц? Фитц Чивэл?

Я вернулся к Кетриккен, которая трясла меня за плечи.

– Простите, – сказал я, потом потер глаза и рассмеялся. – Вот ирония. Всю жизнь мне было очень трудно пользоваться Скиллом. Он приходил и уходил, как ветер, надувающий паруса кораблей. А теперь он стал таким же естественным, как дыхание. И я хочу использовать его, чтобы узнать, что происходит с теми, кого я люблю больше всего. Но Верити предупреждает меня, что я не должен делать этого, а я верю, что он знает лучше.

– Я тоже, – устало согласилась она. Еще некоторое время мы стояли в темноте, и я сопротивлялся внезапному желанию обнять ее за плечи и сказать, что все будет хорошо и мы обязательно найдем ее мужа и короля. Она вдруг снова показалась мне той высокой, стройной девушкой, которая приехала с гор, чтобы выйти замуж за Верити. Но девушка стала королевой Шести Герцогств, и я видел ее силу. Она, разумеется, не нуждается в моих утешениях…

Мы срезали с замерзающей кабаньей туши еще несколько полос мяса и присоединились к нашим спутникам в палатке. Ночной Волк крепко спал. Шут зажал коленями арфу Старлинг и как резец использовал нож для свежевания, чтобы сгладить резкость линий рамы. Старлинг сидела рядом с ним, наблюдая и стараясь не выдать своего возбуждения. Кеттл сняла маленький кошелек, который носила на шее, и открыла его. В руке у нее была пригоршня полированных камней. Когда мы с Кетриккен разожгли небольшой огонь в жаровне и приготовились жарить мясо, Кеттл настояла на том, чтобы объяснить мне правила игры. И попыталась сделать это. Наконец она сдалась, воскликнув:

– Ты поймешь, когда проиграешь несколько раз.

Я проиграл больше, чем несколько раз. Она заставила меня играть много часов подряд. Шут продолжал состругивать дерево с арфы Старлинг, постоянно прерываясь, чтобы заточить нож. Кетриккен была молчалива, почти мрачна, пока шут не заметил ее меланхолического настроения и не начал рассказывать всевозможные истории из жизни Баккипа. Я слушал вполуха, но даже меня потянуло назад, к тем дням, когда красные корабли были только легендой, а моя жизнь была, во всяком случае, размеренной, если не счастливой. Разговор закрутился вокруг менестрелей, игравших в Баккипе, знаменитых и менее значительных, и Старлинг засыпала шута вопросами о них.

Вскоре я обнаружил, что игра в камешки захватила меня. Она странным образом успокаивала меня: камни были черные, красные и белые, они были гладко отполированы, и их приятно было держать в руке. Игра заключалась в том, что каждый игрок вытаскивал из кошелька случайный камень и помещал его на перекрестье линий игрового ноля. Это игра была одновременно проста и сложна. Каждый раз, когда я выигрывал, Кеттл тут же знакомила меня с еще более сложной стратегией. Это занимало меня и освобождало сознание от воспоминаний и размышлений. Когда наконец все остальные задремали, она разложила на доске камни и потребовала, чтобы я запомнил позицию.

– Здесь можно выиграть одним черным камнем, – сказала она мне. – Но решение найти не просто.

Я уставился на доску и покачал головой:

– Сколько вам потребовалось времени, чтобы научиться играть?

Она улыбнулась:

– Ребенком я училась очень быстро. Но должна признать, что ты учишься еще быстрее.

– Я думал, что эта игра из какой-то далекой страны.

– Нет, это старая баккская игра.

– Я никогда не видел, чтобы в нее играли.

– Она не была редкостью в годы моего детства, но ей учили далеко не всех. Запоминай расположение камешков. Утром скажешь мне решение.

Она оставила камни разложенными на ткани у жаровни. Чейд не зря тренировал мою память. Когда я лег, у меня перед глазами была доска, и я думал, куда поставить черный камень, чтобы выиграть. У меня было много вариантов, потому что черный камень мог занять место красного и переместить его на соседнюю клетку, а красный, в свою очередь, имел такую же власть над белым. Я закрыл глаза, но продолжал сосредоточиваться на игре и двигал камень различными способами, пока наконец не заснул. Может быть, мне снилась игра, а может быть – совсем ничего. Снов Скилла не было, но утром, пробудившись, я все еще не нашел решения.

Я проснулся первым. Я выполз из палатки и вернулся с котелком свежего мокрого снега, чтобы вскипятить его для утреннего чая. Снаружи сильно потеплело. Это подбодрило меня, и я подумал, что в долины, возможно, уже пришла весна. Прежде чем мое сознание начало блуждать, я вернулся к размышлениям об игре. Ночной Волк подошел и положил голову мне на плечо.

Я устал видеть сны о камнях. Подними глаза и посмотри на все сразу, маленький брат. Они охотятся стаей, а не по отдельности. Посмотри. Вот здесь. Поставь сюда черный и не гони белый красным, а ставь его сюда, чтобы закрыть ловушку. Вот и все.

Я все еще поражался великолепной простоте решения Ночного Волка, когда проснулась Кеттл. Она с улыбкой спросила меня, решил ли я задачу. В ответ я взял из кошелька черный камень и сделал те ходы, которые предложил волк. Кеттл ахнула от удивления. Потом она с благоговением подняла на меня глаза.

– Никто никогда не мог решить ее так быстро, – сказала она мне.

– Мне помогали, – застенчиво признался я. – Это игра волка, не моя.

Глаза Кеттл округлились.

– Ты издеваешься над старой женщиной, – упрекнула она меня.

– Нет. Не издеваюсь, – сказал я, увидев, что она обиделась. – Я думал об этом всю ночь. Мне даже снилась игра. А когда я проснулся, решение нашел Ночной Волк.

Она некоторое время молчала.

– Я думала, что Ночной Волк… хорошо выдрессирован. Думала, что он слышит твои команды, даже если ты не произносишь их вслух. А теперь ты говоришь, что он мог понять эту игру. Хочешь сказать, что он понимает все, что я говорю?

На другой стороне палатки Старлинг поднялась на локте, прислушиваясь к нашей беседе. Я хотел как-нибудь уйти от разговора, но потом с яростью отказался от этого. Я расправил плечи, словно докладывал самому Верити, и заговорил четко:

– Мы связаны Уитом. То, что слышу и понимаю я, понимает по-своему и он. Тому, что его интересует, он учится. Он, конечно, не может прочитать свиток или запомнить песню. Но если что-то волнует его, он думает об этом. Обычно по-волчьи, но иногда почти так же, как мог бы любой другой… – Я пытался выразить словами то, чего сам как следует не понимал. – Он рассматривает эту игру как стаю волков, загоняющих дичь, а не как черные, красные и белые фишки. И он увидел, куда бы пошел, если бы охотился с этой стаей, чтобы увереннее загнать свою добычу. Я думаю, что сам иногда вижу вещи, как он… как волк. Думаю, в этом нет ничего плохого. Это просто другой способ ощущения мира.