на шутку разозлилась. О, она была просто в бешенстве. Ей хотелось выдавить кому — нибудь глаза, разодрать чьё — нибудь горло, выдрать печень из изувеченного, растерзанного на куски тела, поэтому она поползла дальше по стене, пока не наткнулась на другое окно. Там, за ним спала женщина в белой ночной сорочке. Женщина, очень похожая на твою мать, Джош. Волосатая рука тихо процарапала дырку в москитной сетке…

Перевод: Павел Павлов

Молоток

Richard Laymon. «Hammerhead», 2001

Кое-что о молотке… он тихий.

Он не молчит. Боже, нет.

На самом деле, мне нравятся его звуки. Удары отличаются друг от друга как снежинки. Все — от мягкого "пум!", когда головка бьёт по груди или жирной ягодице, до "бац!", когда ударяет по черепу. И между ними бесконечное разнообразие звуков.

Все такие сочные. Все довольно тихие. Совсем не похожи на резкий грохот огнестрельного оружия.

Разумеется, я могу произвести звук, похожий на звук выстрела, ударяя по твёрдым поверхностям, таким как дерево.

Я могу производить очень громкие звуки своим молотком.

Но я делаю это только в случае необходимости, например, когда мне нужно разбить дверь или окно. Обычно я предпочитаю тихую музыку от ударов молотка по плоти и костям.

Честно говоря, это выше моего понимания, зачем вообще пользоваться оружием. Оно невероятно шумное!

Оно заявляет миру о вашем присутствии, будит людей, даёт им возможность спастись бегством.

Мало того, оружие такое… удалённое. После выстрела вы остаётесь на месте, а пуля весело летит к цели и поражает человека сама по себе. Вы не чувствуете момента удара. Вы не чувствуете, как лопается кожа, как рвутся ткани под ней, как ломаются кости. Кровь не попадает на вашу руку (если только вы не стреляете с очень близкого расстояния). Когда выстрел звенит у вас в ушах, вы даже не в состоянии услышать удар пули о тело. Однако, орудуя молотком, вы оказываетесь в самом центре событий, испытывая удивительные ощущения, которые вам просто недоступны, если вы используете огнестрельное оружие.

Теперь вы, возможно, спросите себя, как я узнал об изумительных впечатлениях от ударов молотком.

Я вам расскажу.

Хотя это вряд ли вам понравится.

Составьте собственное мнение. В возрасте семи лет одним прекрасным летним утром я приколачивал доски на заднем дворе, когда появился незваный гость: моя трёхлетняя сестра Анжела. Она схватилась за молоток, хныча: — Дай мне, дай мне! Я хочу! Я хочу! — И я со всей силы треснул молотком по её маленькой белокурой головке. Молоток пробил череп, кровь взлетела вверх красивым красным фонтаном и мёртвая маленькая Анжела рухнула на землю.

Вы потрясены?

Вполне возможно, что нет.

А теперь позвольте мне открыть вам маленький секрет. Незваным гостем в то утро была не моя младшая сестра Анжела. Это был её котёнок, Тэбби.

Ха!

Боже, вы бы это видели!

Теперь вы, вероятно, шокированы.

Как он посмел убить милую кошечку?

Это хуже, чем дать сестре ощутить вкус стали, правда?

Я знаю, я ужасен.

Тэбби первой пала от моего молотка. Её маленькая голова практически распалась от удара. Когда я услышал треск и почувствовал, как молоток погружается внутрь, кошечка жалобно мяукнула и упала замертво.

Затем я вылизал окровавленный молоток дочиста.

С того самого момента я подсел. Большую часть своего детства я провёл, бродя по паркам, лесам и аллеям рядом с домом, находя и резко ударяя молотком по тем или иным существам: паукам, муравьям, гусеницам, божьим коровкам, бабочкам… часто пробуя кашицу из результатов бойни, но обычно разочаровываясь во вкусе.

Когда появлялась возможность, я охотился на кошек и собак. Один удар, хлопок по башке и готово.

Я наслаждался не только убийственным ударом, но и очисткой: облизывал прохладную стальную головку молотка, обсасывал её. Мех и кусочки костей всегда попадали мне в рот, но это была небольшая плата — как кости в форели — за удовольствие от кроваво-красной закуски.

Однажды летним утром, когда мне было десять лет, моя шестилетняя сестра Анжела наткнулась на меня в лесу через несколько минут после того, как я нашёл на земле малиновку. У неё было сломано крыло и она не могла летать, поэтому я поднял её и отнёс к большому валуну. Я положил малиновку на валун. Когда я высоко поднял свой молоток, Анжела закричала: — Саймон! Не смей!

Я посмел.

Когда маленькая голова малиновки разлетелась на мелкие кусочки от удара, она пронзительно закричала.

— Прекрати, — сказал я ей. — Это просто глупая птица.

По её щекам текли слёзы. Анжела захныкала: — Я всё расскажу.

Затем она развернулась и побежала. Мчась по лесу, она мне угрожала: — У тебя будут большие неприятности!

— Если ты наябедничаешь на меня, — выкрикнул я, — я наябедничаю на тебя!

Проверенная тактика, когда речь идёт о братьях и сёстрах.

Это её остановило.

Она повернулась и посмотрела на меня.

Я подошёл к ней, заложив левую руку за спину.

— Я ничего не делала, — запротестовала она, но в её голосе не было абсолютной уверенности.

— Делала, — сказал я ей.

— Что?

— Я скажу маме и папе, что ты убила птицу.

— Это ложь.

— Но по тебе будет видно, что это правда. — С этими словами я вынул руку из-за спины и ткнул ей в лицо окровавленными останками малиновки.

Она завизжала от отвращения и ужаса и попыталась отпихнуть мою руку, но я был больше и сильнее. Я затолкал птицу ей в рот. Задыхаясь, она вырвалась от меня и снова пустилась бежать.

Я погнался за ней. Её золотистый конский хвост развевался и подпрыгивал. Я хотел дёрнуть за него, чтобы остановить её. Вместо этого я взмахнул молотком, ударил её по уху и сбил её с ног.

Ещё живая, она зажимала окровавленное ухо и корчилась на земле. Она уже выдернула или выплюнула птицу изо рта, поэтому могла свободно реветь и лепетать: "Отстань от меня!", "Не надо" и так далее.

Я, наверное, должен объяснить, что, Анжела была прелестной, как нераспустившийся бутончик, но она была мне, как бельмо на глазу, в течение многих лет.

Я мог пощадить её.

Но не стал.

Вместо этого я повеселился. Я нашёл птицу (она была сильно измята), снова засунул её ей в рот в качестве импровизированного кляпа, а затем начал бить её молотком. Довольно нежно, но не очень.

Чтобы не утомлять вас ужасными подробностями, позвольте просто сказать, что я вначале почти везде наставил ей синяков. Затем начал крушить кости — сначала мелкие. Пальцы