Таким образом, дискуссия о представительстве в Америке выявила существенный конфликт интересов между Лондонским и Парижским домами и определила пределы власти Джеймса над племянниками. Почти не приходится сомневаться в том, кто был прав: отказавшись учредить в Нью-Йорке Дом Ротшильдов, английские Ротшильды совершили, должно быть, единственную величайшую стратегическую ошибку в истории банка. С другой стороны, нетрудно понять, почему они колебались. Даже ограниченное участие в американском рынке, символически осуществлявшееся через Белмонта, на чью роль агента Ротшильды согласились скрепя сердце, дорого им обошлось. И вряд ли Энтони или Нату на месте Белмонта удалось избежать грядущей катастрофы.

До того как Белмонт прибыл в Нью-Йорк, Ротшильдам представилась соблазнительная возможность занять еще одну нишу, освобожденную Александром Бэрингом. Банк Соединенных Штатов поручил банку Бэрингов роль своего европейского агента; но в 1836–1837 гг. их отношения испортились, и Ротшильды поспешили предложить свои услуги. Бидл вынашивал честолюбивые планы, в том числе «дело с гарантией в два миллиона фунтов стерлингов для предоставления ссуд на товары и ценные бумаги», а также план квазимонополии на экспорт хлопка. Джеймсу подобные предложения казались финансовым аналогом брака, совершенного на небесах: он с воодушевлением говорил, что им придется иметь дело с «богатейшими людьми в Америке», «не менее солидными», чем Банк Франции. Он сразу же начал представлять, как «завалит американский рынок» своей испанской ртутью, «и через полгода мы станем хозяевами рынка».

Сначала сотрудничество с БСШ шло неплохо. Ротшильды получали крупные пакеты облигаций, выпускаемых американскими штатами, представленными не только Нью-Йорком, но и более новыми образованиями — Индианой, Алабамой, Миссури и даже Мичиганом, недавно принятым в союз. Кроме того, они получили доли в многочисленных новых банках и компании по строительству канала. Однако в сентябре 1839 г. Джеймс и его племянники начали понимать, почему Бэринги в свое время отказались иметь дело с

БСШ. Лишившись привилегий и государственных операций, БСШ стал чрезвычайно уязвимым; когда в Америке случился неурожай хлопка, оказалось, что его средства исчерпаны, поскольку капитал вкладывался в многочисленные долгосрочные рискованные предприятия. Руководство БСШ рассчитывало на продажу высокодоходных облигаций, краткосрочных векселей (простых векселей, подлежащих оплате через полгода) и иностранных тратт. Чтобы получить деньги от Ротшильдов, Сэмьюел Джаудон, представитель БСШ в Европе, предупреждал, что ему, возможно, не удастся оплатить свои векселя. С тревогой осознав, что ему предоставили ссуды на сумму почти в 300 тысяч ф. ст. — «под ценные бумаги, от которых будет крайне трудно избавиться», — Джеймс и племянники поняли, что у них остается один выход: выручить Джаудона. Они нехотя согласились принять векселя БСШ стоимостью в 5,5 млн франков (220 тысяч ф. ст.), выписанные на банк Оттингера, хотя и надеялись переложить ответственность на других инвесторов, продав долговые обязательства БСШ. Джеймс был против; он считал, что, если БСШ разорится, пострадает репутация Ротшильдов. Лайонел считал, что дядя тревожится напрасно: «Всякий знает, под какое обеспечение выпущены эти долговые обязательства, и если по ним не заплатят, мы не виноваты. Считаю величайшим на свете безумием давать какую бы то ни было моральную гарантию, что выплаты по ценным бумагам, которые должны приносить от 10 до 20 процентов годовых, будут производиться пунктуально… покупатели воспользовались выгодной возможностью, понимая, что подвергаются некоторому риску… [Даже] если допустить самый мрачный исход… я по-прежнему придерживаюсь мнения, что мы неплохо вышли из грязного дела и должны радоваться тому, что мы так легко вернули свои деньги».

Письмо раскрывает определенную безжалостность, которую, как можно догадываться, одобрил бы его отец. Более того, как напомнил Нат, именно Джеймс первым побуждал их участвовать в делах БСШ: «Вы, кажется, забыли, что именно Парижский дом акцептовал векселя на 5 млн 500 тысяч франков [от Джаудона] вопреки нашим письмам и пожеланиям; вы также забываете, что именно Парижский дом, а не мы, поощрял Белмонта вести дела в таком объеме, а теперь, после того, как мы пытаемся [сделать] все, что в наших силах, чтобы вернуть свои деньги, выпустив ликвидные ценные бумаги… вы пишете, что, приняв такую же долю долговых обязательств, вы рискуете потерять доброе имя в том случае, если они не будут возмещены».

Ничто не способно лучше проиллюстрировать конфликт интересов и отношения к американскому вопросу — конфликт, который тянулся весь следующий год.

Однако пессимизм Джеймса оправдался: в октябре 1839 г. БСШ приостановил платежи, а в 1841 г. наконец потерпел крах. Его разорение совпало с чередой дефолтов штатов, в том числе тех, чьи облигации Джаудон передал Ротшильдам в качестве обеспечения. В кильватере такого фиаско, обременившего Лондонский и Парижский дома большим количеством безнадежных долгов, Ротшильды с радостью вернули Бэрингам должность банкиров федерального правительства. «Можете передать своему правительству, — по слухам, говорил Джеймс представителям министерства финансов США, — что вы виделись с человеком, стоящим во главе европейских финансов, и что он сказал вам: вы не можете занять даже доллара, даже единственного доллара». После неудачного опыта с БСШ Джеймс выразил пожелание «никогда не иметь дела с Америкой». В будущем, решил он, если только федеральное правительство не согласится «выступать гарантом всех штатов и производить выплаты через нас», а также учредить официально поддержанный центральный банк, он предпочитает отойти в сторону. Племянники охотно поддержали его точку зрения. В 1842 г. Энтони призывал братьев продавать «Нью-Йорк и все [американские] бумаги, по которым выплачивают проценты»: «Можете быть уверены, то же самое повторится со всеми штатами… ни один не заплатит процентов… поэтому послушайте моего совета: постараемся извлечь из них что можно… с теми же, от которых не удастся избавиться, придется смириться, и все же… послушайте моего совета. Давайте избавимся от этой проклятой страны — насколько это возможно, с прибылью. Это самая проклятая и самая отвратительная страна в мире — и мы должны отделаться от нее и от этого отвратительного Белмонта…»

Конечно, разрыв был не таким резким: одновременно с ликвидацией жалких остатков займа БСШ Ротшильды возобновили операции с американскими хлопком и табаком (отсюда необходимость послать Ганау в Новый Орлеан). В 1848 г. Ротшильды снова обсуждали возможность послать в Соединенные Штаты кого-то из членов семьи. Тем не менее шрамы, оставшиеся после операции с БСШ, пожалуй, лучше всего объясняют, почему в дальнейшем Ротшильды относились к американской экономике с таким недоверием.

Однако на том негативные последствия американского кризиса не закончились. Финансовый кризис 1836–1839 гг., помимо всего прочего, подверг испытанию отношения Ротшильдов с Английским банком. Английский банк переживал тогда не лучшие времена, и это еще мягко сказано. Дефляционные тенденции, которые проявлялись в Великобритании начиная с обвала в 1825 г., продолжались и дальше: в 1825–1840 гг. обращение банкнот Английского банка почти без перерыва снижалось, что частично отражало сдерживающее действие металлистической системы в отсутствие новых крупных источников золота. В то же время американский финансовый кризис породил панику в международной платежной системе, вследствие чего и золото, и серебро утекали на ту сторону Атлантического океана. Ротшильды поняли, что разрываются между потребностью сохранять новые американские обязательства и сильным давлением как со стороны Английского банка, так и Банка Франции с целью поддержания ликвидности в Европе.