Про себя Лоло гадал, почему они еще не стащили его с Мэгги и не уволокли, но хотел разыграть все, как оно идет.

Второй гвардеец усмехнулся:

– Да, может, просто так заехали, посмотреть, как водяные клещи живут.

Лоло меряет его глазами и роняет руку на ложе ружья. Этого он мог бы пристрелить.

– Затвор мне регулирует «Бю-рек». Вам тут делать нечего.

– А на нем следы, на затворе, – говорит калик. – И большие.

Лоло заставляет себя улыбнуться – он знает, о каких следах говорит калик. Их он сделал пятью гаечными ключами, когда в припадке одержимости пытался разобрать весь аппарат затвора. К концу он бросил попытки открутить болты и просто колотил по стали, лупил по ней, а по другую сторону увядали его посадки. Потом он плюнул и стал таскать воду ведрами. Но зазубрины и царапины остались, напоминая о приступе безумия.

– Но ведь он работает?

Хейл поднимает руку, успокаивая своего напарника:

– Работает, работает. Мы не по этому делу приехали.

– Так что вам нужно? Вы же не для того проехали всю дорогу на машинке с пулеметом, чтобы поговорить о зазубринах на затворе?

Хейл вздыхает с видом человека, терпящего несправедливость, но взывающего к резону.

– Ты не против слезть со своего дурацкого верблюда, чтобы поговорить по-человечески?

Лоло смотрит на гвардейцев, прикидывая свои шансы на земле.

– А, черт. – Он сплевывает. – О’кей. Добрались до меня. – Он ставит Мэгги на колени и слезает с горба. – Анни ничего про это не знает, не втягивайте ее. Это все я.

Хейл озадаченно морщит лоб:

– О чем ты?

– Вы же арестовать меня приехали?

Калифошка, напарник Хейла, смеется:

– За что? За то, что пару ведер взял из реки? Потому что где-то тут цистерну прячешь? – Он снова смеется. – Все вы, клещики, одинаковы. И думаешь, мы не знаем про все ваши штучки?

Хейл смотрит хмуро на калифошку и оборачивается к Лоло:

– Нет, мы не тебя арестовывать приехали. Ты про Соломину знаешь?

– Ага, – медленно отвечает Лоло, но в душе ухмыляется во весь рот.

Огромная тяжесть упала с плеч. Они не знают. Ни хрена они не знают. Хороший был план, когда он начал это, и остается хорошим сейчас. Лоло сдерживается, чтобы на лице не отразилось ликование, и пытается слушать, что говорит Хейл, но не может, он дергается, подпрыгивает, как мартышка. Они не знают!

– Постой. – Лоло поднимает руку. – Повтори-ка еще раз, что ты говорил.

– Калифорния прекращает водяные премии, – повторяет Хейл. – Уже достаточно построено секций Соломины, чтобы эта программа изжила себя. Половину реки уже укрыли. Сейчас у них есть согласие Департамента внутренних дел, чтобы весь бюджет направить на борьбу с фильтрацией и испарением. Вот тут самые большие выгоды. И программу выплаты водяных премий прекращают. – Он замолкает и добавляет после паузы: – Мне очень жаль, Лоло.

Лоло хмурится:

– Но тамариск остается тамариском. Какого черта этим растениям воду давать? Если я уничтожаю тамариск – пусть даже Калифорнии не нужна эта вода, мне ее можно отдать. Да многим бы она пригодилась.

Хейл смотрит на Лоло с жалостью:

– Не мы придумываем законы, мы лишь проводим их в жизнь. Мне поручено тебе сказать, что в следующем году твой затвор открыт не будет. Если ты по-прежнему будешь охотиться за тамариском, пользы тебе в том никакой. – Он оглядывает участок, пожимает плечами. – В любом случае через пару лет тут все будет забрано в трубу. И тамарисков просто не останется.

– Так что мне тогда делать?

– Калифорния и «Бю-рек» предлагают откупные заранее. – Из своего пуленепробиваемого жилета Хейл вытаскивает буклет и раскрывает его. – Типа смягчить удар. – Страницы шелестят на горячем ветру. Хейл прижимает их большим пальцем, достает из другого кармана ручку. Что-то отмечает в буклете, потом отрывает по перфорации чек. – Цена неплохая.

Лоло берет чек. Смотрит:

– Пятьсот долларов?

Хейл грустно пожимает плечами:

– Так они предлагают. Это всего лишь бумажные коды. Подтверждаешь онлайн, передаешь по телефону с камерой от «Бю-рек», и тебе переведут деньги в любой банк. Или подержат у себя в доверительном управлении, пока ты не переберешься в какой-нибудь город и не снимешь их. В любом месте, где есть офис компании. Но подтвердить надо до пятнадцатого апреля. Тогда «Бю-рек» пошлет человека забить твой затвор до начала этого сезона.

– Пятьсот долларов?

– Этого хватит, чтобы перебраться на север. И это больше, чем предлагают на следующий год.

– Но это моя земля!

– Уже нет, с тех пор как мы забрали Биг-Дэдди-Драут. Сочувствую, Лоло.

– Засуха может разразиться в любое время. Отчего не дать нам еще пару лет? В любое время может.

Но Лоло, даже произнося эти слова, не верит. Лет десять назад еще мог бы поверить. Но не сейчас. Биг-Дэдди-Драут здесь и здесь останется.

Он прижимает к груди чек и ключ-коды.

В ста ярдах в стороне река течет в Калифорнию.

Хлоп-отряд[104]

Я вхожу в дверь, и на меня накатывает привычная вонь немытых тел, готовки и дерьма. Полицейские огни мигают сквозь жалюзи, подсвечивают струи дождя и место преступления красно-синими огненными вспышками. Кухня. Влажное месиво. Толстая женщина скорчилась в углу, сжимая на груди ночную рубашку. Полные бедра и колышущиеся груди под грязным шелком. Копы сторожат толстуху, командуют, заставляют ее сесть и чем-нибудь прикрыться. Еще одна женщина, молодая и симпатичная, черноволосая, беременная, в испачканной спагетти блузке, съежилась у противоположной стены. Из соседней комнаты доносятся вопли: дети.

Зажимаю пальцами нос и дышу ртом, сражаясь с тошнотой. Входит Пентл, он прячет в кобуру «гранж». Видит меня и бросает мне маску. Вскрываю ее и дышу лавандой, пока зловоние не рассасывается. Вместе с Пентлом вбегают дети, их трое, они путаются у него в ногах – крикуны из соседней комнаты. Проносятся по кухне и, не прекращая вопить, скрываются в гостиной, где на стенных экранах, словно пыльца фей, мерцают данные – очевидно, единственная связь детишек с внешним миром.

– Больше никого, – говорит Пентл. У него вытянутое худое лицо с маленьким недовольным ртом. Щеки обвисли, будто под тяжестью невидимых гирь. Глаза прячутся под толстыми бровями-гусеницами. Он оглядывает кухню, уголки его рта ползут вниз. Такие сцены всегда наводят тоску. – Они все были внутри, когда мы взломали дверь.

Я рассеянно киваю, стряхивая со шляпы муссонную воду.

– Отлично. Спасибо.

Капли падают на пол, вливаются в оставленные хлоп-отрядом лужи, где плавают червяки-спагетти. Я надеваю шляпу. Вода по-прежнему сочится с полей и затекает за воротник скользким, неприятным ручейком. Кто-то закрывает дверь на улицу. Запах дерьма усиливается,