Один офицер, полковник Белл, жаловался, что каждый солдат, выбывший из строя и привезенный в Скутари, был нагружен «словно осел». Он едва не задыхался под тугими, окаменелыми от застывшей трубочной глины перекрестными ремнями, «вцепившимися в грудь, словно сама смерть». На голове – картуз, скорее притягивавший жару раннего лета, чем защищавший от нее. Патриотически настроенные, скорбящие матери, сестры и жены наделали теплых шерстяных шапок. Они, конечно, были некстати под слепящим солнцем в местах вроде Балаклавы, зато мы и по сей день называем эти изделия балаклавами. (Кстати, через шестьдесят лет люди по-прежнему не представляли себе, каковы природные условия так далеко на востоке, и любящие женщины вязали рукавицы и отправляли их своим мальчикам, сражавшимся в Галлиполи.)

Многих раненых отправляли на лечение в Костантинийю. На поле боя не хватало врачей, некому было лечить раненых и умирающих – основатели первых больниц в мусульманском Константинополе пришли бы в ужас от того, как бурно размножались болезнетворные бактерии в этой зоне, где забыли о всякой гигиене. Беженцев, раненых, умирающих и больных – всех тащили в центр города.

Вот тут-то и появляется одна из самых выдающихся в истории Стамбула западных фигур – Флоренс Найтингейл (c когортой из 38 медсестер). Они начали работать в Скутари в бывших казармах Селимийе с видом на Босфор. О Найтингейл существовали совершенно противоположные мнения: кто-то причислял ее к лику святых, а другие считали демоном. Родом из Италии, решительная, повидавшая мир. Во время Второй мировой войны ее превозносили, называя национальным достоянием. И пресса той эпохи, разумеется, тут же взялась за нее.

Говорили, что с 1854 по 1856 г. «сила Найтингейл» в Скутари скрашивала ужасы отравленных крысами, пропитанных кровью и покрытых экскрементами «последних гаваней» для мертвых. Вскоре старый артиллерийский госпиталь, казармы Селимийе и плавучие госпитали, пришвартованные в городских гаванях, оказались переполнены, вместив в себя 5000 пациентов.

Найтингейл и правда обладала железной волей, она была аристократкой (она жаловалась на принадлежащих к низшему сословию врачей – одного, некоего Джона Холла, она называла «рыцарем крымских погостов»). При этом во все время пребывания в Стамбуле ей приходилось постоянно иметь дело со смертью и чудовищными страданиями. У солдат, прибывающих в Скутари (где свирепствовала малярия) из Крыма, была дизентерия, обморожение, истощение, гангрена, серьезные психологические расстройства. Почти все лечение, в том числе и ампутации, приходилось проводить без анестезии, на соломе.

Хотя деятельность «леди со светильником» и не единственная причина сокращения смертности в Скутари («Золотом Хрисуполисе», где Константин с Лицинием боролись за власть в Римской империи) – с 42 % (в феврале 1855 г.) до 5,2 % (в мае того же года), однако некоторую роль она в этом сыграла. Найтингейл резко осуждала османские гаремы, зато она одобряла действующие здесь центры комплексного санаторного лечения, куда и направляла многих своих пациентов. Какова бы ни была ее истинная история как викторианской героини, сегодня в Турции ее помнят как основательницу психиатрического лечения{887} и медицинского ухода.

Работая в Скутари, Флоренс ночевала в одной из возвышающихся более чем на 20 м башен, окаймляющих казармы Селимийе. Можно себе представить, как она смотрела на полные раненых и умирающих лодки, что идут с другого берега – некоторых перевозили на пароме, появившемся в 1851 г. В 1890 г. на фонографе была сделана запись голоса Флоренс Найтингейл: «Я надеюсь, что когда от меня не останется даже памяти, лишь имя, мой голос навсегда сохранит великое дело моей жизни. Да благословит Господь моих дорогих старых товарищей из Балаклавы и позволит им благополучно добраться до берега. Флоренс Найтингейл».

При жизни у Найтингейл было множество врагов. Чтобы оттянуть средства от дела Найтингейл, британский посол в Константинополе уговаривал королеву Викторию написать султану письмо с предложением построить новую христианскую церковь в память о войне – первую со времен уступки, сделанной Екатерине Великой. Джордж Эдмунд Стрит (архитектор, создавший здание Королевского суда на Стрэнде в Лондоне) тут же разработал проект, и теперь эта церковь с оттенком неоготики стоит в районе Бейоглу. С тех пор как в 1991 г. церковь вновь открыли для посетителей, ее подвал служит убежищем и образовательным центром для беженцев, прибывших в Стамбул, спасаясь от происходящих в XX–XXI вв. мировых вооруженных конфликтов.

Рядовые Королевского флота Великобритании на сигнальном посту на вершине Галатской башни после Крымской войны

Введенные в Стамбул вследствие Крымской войны западные войска оставили в городе бытовые следы: любовь к накрахмаленным рубахам и подвязкам для носков, на улицах Стамбула стали продавать не только сыр стилтон, коричневый виндзорский суп и пиво Tennent’s, но и журнал Punch. (А в Англии мужчины на Мейфэре щеголяли только что вошедшими в моду бородами, которые им, хочешь не хочешь, приходилось отпускать во время военных действий в Крыму.) Вместо ножей кустарной работы, которыми веками торговали на рынках Стамбула, появились ввозимые изделия массового производства. А в 1860 г. вилка вновь вошла в использование как хитрое приспособление с Запада – а изначально вилки появились в Европе в XI в. из Византии, где византийская принцесса подносила еду «ко рту с помощью золотого прибора с двумя зубцами». Отмечалось появление на улицах все большего числа женщин (например, на популярных тогда кукольных представлениях теней) – хотя им по-прежнему приходилось сидеть в отделенных зонах.

В конце Крымской войны в результате переговоров установился мир – и в недавно построенном, заоблачно дорогом дворце Долмабахче (дворцом Топкапы почти не пользовались с 1846 г.) устроили торжества. На самом деле Турции праздновать-то было нечего: масса новых долгов и – теперь с высоты истории – полная потеря национальной самобытности в результате танзимата. Вскоре после войны как в Великобритании, так и в Османской империи народ пришел к выводу, что Крымская война была бессмысленной и плохо организованной кампанией.

Ужасы всех этих 12 месяцев с 1854 по 1855 г. увековечили русские кинематографисты, когда в 1911 г. сняли первую в России художественную картину «Оборона Севастополя». Это прекрасное черно-белое немое кино показывает нам мир, близкий к современному. Продемонстрировав силу в 2014 г. в Украине, путинская Россия напомнила самой себе о том, что, по мнению русских, Крымскую войну они не проиграли. И нам не стоит забывать о том, о чем знали жители Стамбула в середине XIX в.: Россия не собирается умерять свои устремления. Для России Османская империя была словно бельмо на глазу.

Благодаря войне в Крыму