политике, в Стамбуле их запретили. Дерзкие умы за этой контрабандной литературой пробирались по Галатскому мосту к гяурским книготорговцам{897}.

Тем временем в Скутари, где останавливались курьеры, встречались караваны и проживали торговцы из Персии и где, как теперь широко известно, развернула свою деятельность «леди со светильником», по-прежнему собирались белые верблюды, отправлявшиеся на юг в ежегодное паломничество в Мекку. Пока султаны носились с идеей возглавить общеисламское движение, представители османской иерархической структуры были, на первый взгляд, довольны своим заключением в той золотой клетке, которую их предшественники сооружали целых полтысячи лет. Но пытаться удержать сон, в котором ты живешь, очень опасно.

Жители Стамбула боялись за душу своего очаровательного, но противоречивого города. Поэты оплакивали судьбу своей древней родины, величественного, поруганного и беспорядочного создания, города, который, затаив суровую ухмылку, будто бы решил пойти навстречу Западу. В 1901 г. Тевфик Фикрет опубликовал стихотворение «Sis» («Туман»):

О, Византи́й обветшалый! Великий, чарующий старец! О, невинная дева, вдова многих тысяч мужей! Роскошь твоя, как прежде, чистейшую магию дарит, Всякий, кто взглянет на город, струит, как и прежде, обожанье{898}.

Казалось, что Стамбул, город, долгое время служивший источником вдохновения для вымыслов и сказок, никак не может определиться с сюжетом своей истории.

Глава 73. Больной человек в розарии

1880–1914 гг. (1297–1333 гг. по исламскому календарю)

Для истины наступили трудные времена, а ложь процветает. Честный гибнет, а лицемер благоденствует. Порядочный человек заливается слезами, а предатель – хохотом. Трон османского султана, некогда – логово льва, теперь превратился в осиное гнездо, где роем вьются соглядатаи. …[жители Стамбула] оказались под столь пристальным надзором сети ищеек, что теперь всякий, совершивший преступление, спешил признаться в своем проступке, пока о нем не доложили доносчики.

Мухаммед аль-Мувайлихи, Ma Hunalik (1895 г.){899}

В апреле 2014 г. цокольный этаж Pera Palace Hotel превратился в зал международного суда. Ящики с вином убрали, столы протерли, и целый сонм адвокатов и служащих, представителей Маврикия и Великобритании, препирались по вопросу, обусловленному конвенцией ООН по международному морскому праву. Маврикий, официально (после передачи его Наполеоном) с 1814 по 1968 г. являвшийся британской колонией, оспаривал объявление Великобританией архипелага Чагос британской территорией в Индийском океане. Представители Маврикия утверждали, что это – нарушение международных законов. Из всех городов на свете для разрешения этого символичного спора был выбран Стамбул – удаленный и от Порт-Луиса, и от Лондона. И – подходящий, ведь Стамбул издавна считался городом, где получали и обменивались новостями{900}.

Как ни странно, адвокаты распахнули свои портфели и начали разбор дела на цокольном этаже отеля еще и потому, что последние полтора столетия Стамбул беспрерывно склонялся то к одному государству-союзнику, то к другому. А поскольку Стамбул располагал непосредственным выходом на Кавказ, Средний и Ближний Восток, в Центральную Азию, Россию, на Балканы и в Северную Африку, он – почти неизбежно – превратился в разведывательный центр, где получали информацию и торговали ею. Стамбул всегда навевал всевозможные вымыслы и служил их хранилищем – точно так же он неизменно играл ключевую роль в международных играх с истиной. Именно здесь торговали разнообразными сведениями.

Тайные агенты, составлявшие всеобъемлющую разведывательную сеть султана Абдул-Хамида, оказывались в цирюльнях, мясных лавках, кафе, мечетях. Секретными сведениями торговали и драгоманы – кроме того, их подкупали или шантажировали. В Стамбуле вас поджидала скорая смерть, если «незнакомцы начинали чесать языками»{901}. Судя по арестам после похода в бани, шпионы были даже в хаммамах. После роспуска корпуса янычар в 1826 г. немедленно закрылся ряд городских кофеен, в которых клубился табачный дым, от свежевыбритых посетителей разносился горьковато-сладкий дух и которые нередко примыкали к tekkes бекташи. А значит, они были не просто уютными уголками для заправки кофеином. Тут нередко встречались янычары-поэты, а в мечетях (например, в Ортакёе) была уйма возможностей строить планы и плести интриги: жертвами янычар, помимо прочих, был и султан Селим III, убитый за попытки проведения военной реформы.

С XVIII в. Стамбул стал любимым местом дипломатов (говорят, что послы жили, как принцы, а в Стамбуле они жили, как короли: в их летних резиденциях на берегу Босфора были пруды с рыбами, поля для игры в поло и площадки для крикета). Это был город, где можно раздобыть разведывательные данные. И это был город – учебный полигон для тайных агентов. Недаром двойной агент, британец Ким Филби, который в эпоху «холодной войны» переметнулся на сторону СССР, в конце 1940-х гг. возглавлял базу MI6 в городе, хотя официально он числился первым секретарем в британском консульстве в Стамбуле.

Стамбул называли мировой столицей шпионажа. Один из самых первых в мире снимков скрытой камерой (замаскированной под пуговицу пальто) был сделан на верфи «Ташкизак». На нем сняты новые дорогостоящие подводные лодки Nordenfelt II и Nordenfelt III, построенные по заказу султана в 1886 г., когда между Великобританией, Турцией, Россией и Грецией вновь начало чувствоваться напряжение{902}.

В период между двумя мировыми войнами говорили: кинь камень из окна любой стамбульской гостиницы – наверняка попадешь в шпиона. Один раз управляющему Pera Palace Hotel даже пришлось вывесить в фойе обращенное к шпионам объявление с просьбой освободить места для платежеспособных гостей{903}. По словам одного американского военно-морского офицера, город стал «мусорной свалкой военных отбросов и шпионов». Тут встречались и агенты разведки и контрразведки. Чрезвычайно пригодилось то, что многие в городе, в том числе те самые драгоманы, знали по несколько языков. Официальным органам военного шпионажа еще только предстояло появиться, но в конце XIX в. такие люди, как Фредерик Густав Барнаби (военный, учредитель журнала Vanity Fair), в 1870-х гг. отправляли через плохо охраняемую границу Османской империи доклады о вторжении русских в Центральную Азию. Из-за отправки донесений со стамбульских территорий и появились первые зафиксированные случаи «крайнего национализма»{904}. Собравшаяся на Трафальгарской площади (Лондон) толпа, размахивая османским флагом, распевала:

Мы не