litbaza книги онлайнСовременная прозаНе время для человечности - Павел Бондарь

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 153 154 155 156 157 158 159 160 161 ... 220
Перейти на страницу:

Я проснулся через час, за окном действительно снова шел дождь, и мне открылась природа тех вспышек на небе – гроза, наконец, пришла в город.

Бессонница – это наихудший кошмар. Я не могу заснуть. Не знаю, зачем я об этом говорю, нужно просто отвлечься от лишних мыслей, но их слишком много, и они просто невыносимы. Бог проклял меня живой фантазией, и я часами лежу, стиснув зубы, пытаясь заглушить голоса в голове и потушить видения перед глазами, но все бесполезно – тревога, страх, паранойя снедают мою душу изнутри. Мозг раскален и выстреливает тысячей образов и вопросов в секунду: “А что, если то, а что, если это?”, “Что я сделал не так?”, “Как мне жить с этим завтра, через неделю, еще год?”, “ПОЧЕМУ БЛЯДЬ ВСЕ ТАК ХУЕВО?!” Последнее стучит в голове, рикошетя от стенок черепа, словно вот-вот разорвет его. Слова, которые я слышал и пытаюсь разгадать, что они значат, лица людей, окутанные туманом, глаза, которые не смотрят, не смотрят, НЕ СМОТРЯТ, четыре стены карцера, горящая под телом постель и каменная подушка, места, которые я ненавижу – места, в которых находился всю жизнь, призраки чьих-то прикосновений, чья нереальность жжет кожу огнем, гулкий хор смеющихся голосов – так рядом, но так далеко, канат над бездной, за который я держусь зубами, то, что было моим, а теперь стало принадлежать всем подряд по очереди, обязанности и ответственность, которые давят меня гигантским прессом, пустые страницы, изорванные страницы, поток людей – слишком быстрый поток слишком счастливых людей, моя искривленная в притворной улыбке рожа… Все одно и то же, каждый день одинаково сер и уныл. Наверное, это та самая миллион раз описанная зияющая пустота в груди, которую ничем не заполнить, что в нее ни запихивай. Я пытался запихнуть многое, но так и не сумел избавиться от этого чудовищного чувства голода, чувства, что ты потерял что-то невероятно важное, и не просто потерял, а потерял НАВСЕГДА, и даже память о том, что оно было, скоро померкнет. Вдруг я очень неожиданно задумался, какое из моих ушей оттопыривается сильнее, и уже буквально через минуту я, наконец, по-настоящему спал.

Проснулся я к полудню – совершенно не выспавшийся и разбитый, более того – снедаемый ощущением того, что мне снова будет весь день нечем заняться.

Когда-то у меня была работа, и мне приходилось три-четыре раза в неделю просыпаться по будильнику, в спешке собираться и куда-то идти. Сейчас у меня тоже есть что-то вроде работы, но ее я могу делать в любой момент и не выходя из дома. Социопата внутри меня радовал такой расклад. Да, это было довольно приятно – понимать, что ты вообще никуда можешь не выходить из квартиры – работаешь дома, еду заказываешь с доставкой до порога, счета оплачиваешь через интернет, пакеты с мусором швыряешь на помойку прямо из окна – помойка в десяти метрах, и я почти всегда попадаю в мусорный бак. Разве что за очередной дозой приходится выбираться.

Семьи у тебя нет – или, скорее, тебя больше нет для твоей семьи, так что о визитах к родне по праздникам можно спокойно забыть, как и о тусах и прогулках с друзьями, которых у тебя тоже уже нет. Чем меньше в жизни людей, тем проще жизнь – я убеждался в этой теории все больше с каждым месяцем.

Иногда я все же выходил куда-то зачем-то, но каждая такая вылазка приносила не больше радости, чем бессонная ночь перед монитором – то есть, практически нисколько. Времена, когда меня мог взбодрить разговор со случайным прохожим, забавная сценка вроде танцующей подвыпившей старушки, случайное знакомство с прогуливающейся компанией, минутный флирт с симпатичной кассиршей в магазине, посещение какого-нибудь очередного клуба по интересам, попадание в обезьянник за хулиганство, поход в бар или клуб, и прочее, давно прошли. И дело не только в людях – точно так же я перестал радоваться прогулкам по ночному городу с бутылкой пива или косяком и новой музыкой в наушниках, катанию на скейте по разбитому асфальту или гладкой велодорожке, покупкам странных и ненужных мелочей в магазинах, перестал писать стихи, лежа в сугробе, на траве или на крыше высотки, бросил бродить по памятным местам и открывать новые, больше не катался от конечной до конечной, глядя в окно и думая о планах на вечер, давно не сидел на ступеньках огромного совкового здания, всю ночь переписываясь с еще одним ночным человеком.

Все это было давно, так же давно оборвалось или перестало нравиться, а память о том, как это было, тускнела с каждым днем. Иногда я ловил себя на мысли о том, что в моем теле не осталось ни одной частицы, которая помнила бы то, что для кого угодно казалось бы пустяком, но для меня было важно; то, по чему я скучал как ни по чему другому – ведь организм полностью обновляется за семь лет, а прошло уже почти восемь с тех пор, как… А, ну нахуй. Мне двадцать пять – я прожил больше половины того, что людям вроде меня стоит жить.

* * *

На столе лежит бумажка. На бумажке стоит стакан. В стакане беснуется пойманный стаканом желтый мотылек. Это насекомое залетело ко мне в комнату сегодня утром, найдя брешь в сетке, предназначенной для того, чтобы предотвращать попадание подобных вещей в помещения, в которых обитают люди, которые не терпят насекомых. Я был как раз таким человеком – насекомых я просто ненавидел, в любом виде. Любых, даже самых безобидных. Я не боялся их, я ими просто брезговал – меня отвращал уже сам их вид, эти фасетчатые глаза, тонкие длинные лапки, крылья и прочее дерьмо, из которого состоят их мерзкие тела. Больше всего мне были мерзки пауки-сенокосцы, или как там называется эта круглая дрянь на длинных тонких ногах, что обычно сидит в подвалах, колодцах, щелях между кирпичами и так далее. В детстве я развлекался тем, что поджигал лапы этим мразям и наблюдал за тем, как они корчатся. Думаю, если бы кто-нибудь это увидел бы, он бы наверняка подумал, что я какой-то сумасшедший садист, но никто, к счастью, не видел этого и не допустил эту ошибку – садистом я вовсе не был, и мне не доставляло удовольствия наблюдать за мучениями насекомых, животных или людей. На самом деле я пацифист и добрый человек. Мне просто было приятно это делать – не в смысле личного удовольствия, нет, я был рад тому, что в мире стало на одну мерзкую тварь меньше. Да, я проходил в школе биологию и знаю, что все живые организмы необходимы природе, и в биосистеме все связано, иначе ненужные виды просто вымерли бы, но я никак не мог принять мысль о том, что этому миру нужны существа наподобие комаров, медведок, мух или диких ос. Достоин ли такой мир существования, если это правда? В любом случае, пауков я сжигал, ос давил, муравейники заливал какой-нибудь дрянью, которая мне в моем детском воображении казалась ядовитой и смертельной. Возможно, человека она и убила бы – но это была бы смерть от отвращения, а не отравление. Мне тогда казалось, что я помогаю миру стать лучше. Сейчас я иногда тоже практиковал подобное, но уже чисто из любопытства и ради изучения поведения и строения тела насекомых.

Так вот, на столе лежала бумажка, на бумажке стоял стакан, в стакане бесновался мотылек. У меня было много свободного времени, и я игрался с насекомым – отдавливал краем стакана лапки, крылья, усики и прочие важные для мотылька части мотылька. С каждым разом, что насекомое теряло часть тела, оно вело себя все безумнее и безумнее – билось о края стакана так громко и сильно, что стакан от этого шатался, а звук постепенно заполнял все вокруг. Я продолжал забаву, мотылек продолжал существование, отчаянно цепляясь за свою непостижимую насекомую жизнь. Интересно, как много из текущей ситуации он осознавал? Понимал ли он, что его судьба уже решена? И вообще, мог ли он помыслить несколько часов назад, что, влезая в мелкую щель в сетке от насекомых, он подписывает себе смертный приговор? Было ли у него некое дурное предчувствие? Если и было, то он зря не прислушался к нему. Я много раз убеждался, что интуиция все же существует, но, к сожалению, почти всегда поступал ей наперекор, о чем впоследствии всегда жалел. Фактически, большинство моих проблем были следствием того, что я в какой-то момент не внял голосу, что шептал мне “не делай этого” или, наоборот, “сделай это”, а потом разгребал сложившиеся ситуации. Некоторые из них – долгие годы. Что ж, ошибка мотылька, хоть и будет стоить ему жизни, не причинит ему столько же боли, сколько мне причинили мои ошибки. Я избавлял его от возможности совершить такую ошибку, которая будет мучить его неделями и месяцами – я не помню, сколько живут мотыльки. Я творил чистейшее, небодяженное добро.

1 ... 153 154 155 156 157 158 159 160 161 ... 220
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?