Я всегда верил, что одна из прекраснейших вещей в жизни – неистребимая вера человека в то, что он владеет своей судьбой. Это может быть правдой, может быть нашим заблуждением, но, когда мне плохо, я стараюсь думать, что еще могу что-то изменить к лучшему. Есть ощущение, что если я как следует соберусь с мыслями, то смогу убедить других, что мы можем решить наши с ними разногласия и проблемы, просто все очень подробно и честно обговорив, чтобы понять, наконец, друг друга, не натыкаясь на стены личного восприятия, что если я буду следовать своим решениям твердо и четко, то сделаю все, что мне нужно, чтобы моя жизнь стала такой, какой я вижу ее в своих мечтах, что если встречу кого-то особенного, то этот человек поможет мне увидеть мой путь в жизни, и я помогу ему тем же, и этот путь станет общим, что если я скажу или напишу что-то до боли честное и трепещущее, как вырванное из груди сердце, то меня поймут, даже не поняв моих слов, просто почувствовав эту боль, искренность и готовность отдать себя и свою жизнь другим, поймут и примут мои убеждения на веру, что если буду продолжать и продолжать, идти за своей мечтой и верить в лучшее, то что-то неизбежно изменится: я увижу, как к ней прийти, за мной пойдут другие, все больше и больше, и вместе мы изменимся сами и изменим мир вокруг себя так, чтобы в нем не осталось того, что разделяло нас. Я верил, что все мы – одно целое, и в каждой частичке мира и в каждом человеке есть частичка меня, и наоборот.

Но что мы имеем? Я пишу письма, комментарии, заметки, речи, просто веду переписки с людьми, и каждый раз собираюсь с мыслями, и из-за этого трачу на все очень много времени, но каждый раз все выходит криво и совсем не так, как оно звучало в голове, не происходит никакой магии слов, и я путаюсь, заикаюсь и заговариваюсь. Большую часть жизни я трачу на то, что принимаю различные решения и строю планы на будущее, но все это тонет в лени, прокрастинации, обстоятельствах и обязанностях, и моя жизнь остается все в том же болоте, нисколько не приближаясь к образу из мечты. Я действительно встретил особенного человека и ненадолго увидел свой путь в свете, что он принес с собой, но наши пути разошлись после всего лишь нескольких шагов. Я сказал и написал очень много всего искреннего, каждый раз словно отрывая кусок души, но душа была прогнившей, а искренность и боль оказались ничем – рядом со всеобщим равнодушием, и мои слова просто пропадали, не воспринятые всерьез, непонятые, неуслышанные, даже осмеянные – и, наконец, мне самому отвратительные и жалкие. Я все еще продолжаю идти за мечтой, но все чаще замечаю, что шагаю по кругу, переживая одни и те же события в цикле черных и темно-серых полос, словно кто-то наложил на меня заклинание, и моя жизнь будет повторяться в заданном отрезке, пока я… Что? Не пойму чего-то? Не раскаюсь? Не сдамся?

Жизнь – это бесконечный поиск даже не ответов, а вопросов, которые нужно задать, чтобы суметь найти ответы, но проще ночью в темной комнате найти черную кошку, которой там нет, чем понять, что ты задал правильный вопрос. Да-да, это все ужасно скучно, но кроме этого ничего нет – если отбросить занудство, морализм и пафос, останется голая бессмысленность, на которую жутко смотреть, особенно – если она твоя.

Я пробовал и другой путь, не такой слащаво-наивный, как то, что описал выше. Саморазрушение, гедонизм, беспредельный эгоизм и погружение в забытье, все – с абсолютным равнодушием к своей жизни, здоровью и рассудку. Но это тоже не помогло. Чем глубже я погружаюсь, тем более пустым себя ощущаю, а приятные мерзости перестают приносить удовлетворение, и оставляют после себя только усталость и равнодушие.

Сегодня ночью, после прогулки под звуки “Не танцуй”, я обнаружил себя обдолбанным посреди чужого дома, на мне висела незнакомая и пьяная в дым девица, вокруг было очень шумно и душно, и играла какая-то медленная отмороженная музыка; кто-то ловил трип на полу в коридоре, кто-то танцевал что-то странное на диване, за столом в одной из комнат трое сидели над бонгом, ванная была заперта, оттуда доносились любопытные анималистичные звуки. В микроволновке медленно крутился трупик курицы.

Я подошел к столу, налил себе виски, на секунду поколебавшись перед пачкой сока, все же решил не разбавлять и выпил залпом, потом отлил в мойку на кухне, выпил еще и швырнул стакан о стену – в происходившем вокруг безумии всем было плевать на это – а затем, скрутив приличный косяк, сунул его в зубы и повел девицу на балкон – доставить ее еле соображающее тело туда оказалось не очень просто. Через полчаса я, уже накуренный и голодный, вернулся в комнату и сожрал полторы остывшие пиццы, захватил с собой начатую бутылку вина и незаметно ушел.

Еще через несколько часов, перед самым рассветом, бледным и холодным, когда я уже немного отошел и протрезвел на холоде, то понял, что прошедшая ночь не вызвала у меня никаких эмоций и чувств, кроме чисто физических и инстинктивных. Внутри расстилалась пустыня, а дыра в груди все расширялась и расширялась, сколько бы дряни и приземленных удовольствий я туда ни запихивал. Тогда я понял, что следующим шагом будут, видимо, опиаты, и все же остановился. На опиаты у меня совершенно не было денег. Падать быстро – это так же тоскливо и пусто, как и медленно планировать.