– Зона Чернобыля – особая зона, – возразил Ромашин, – радиация – не простое загрязнение среды и даже не химическое.

– Комитет эконадзора ВКС еще два года назад дал разрешение на заселение территории в стомильной зоне вокруг Чернобыля, и все же никто туда не стремится переезжать, никто не живет… кроме тех, кто жил постоянно, несмотря на запреты. Но, может быть, Чернобыль – действительно не показатель, как и Челябинск, и Новая Земля, и Невада, и Семипалатинск, обстановка там посложней. Кстати, вы знаете, что исследователи этих рукотворных полигонов недавно обнаружили у некоторых видов животных зачатки разума? Если говорить точнее – у самых обычных… коров!

Ромашин покачал головой.

– Я слышал где-то. Ничего удивительного – мутация, отсутствие ухода, специфика одичания и прочие факторы. Зачем ты нам все это говоришь? С какой целью вывез на природу, вернее, в промзону?

Железовский не ответил.

– Ну и почему же их не заселяют, по-твоему? – спросил Мальгин, не найдя пси-контакта с Аристархом; пси-блок математика был слишком тверд для него.

Железовский молчал еще с минуту, вздохнул так, что по кабине прошла волна ветра.

– У Германа Мелвилла есть такие строки:

Где ни дороги, ни следа,

Там не ступаем никогда.

Математик снова вздохнул. Если бы Мальгин не знал его, он бы подумал, что Аристарх чего-то боится.

– Эти зоны не мертвы! – Последнее слово Железовский произнес по слогам. – Они не принадлежат этому миру, они чужие, психологически и даже физически, и жизнь их, однажды оттолкнувшись от жизни остальных пространств планеты, пошла в другую сторону.

– Допустим. Ну и что? – Ромашин посмотрел на Мальгина вопросительно, не понимая, что хочет сказать Аристарх. Впрочем, Клим тоже не понимал.

Щеки Железовского порозовели от усилий сдержать усмешку, он наслаждался достигнутым эффектом. Большой ребенок, подумал Мальгин с ответной понимающей усмешкой. Ему нравилась задиристая самостоятельность и целеустремленность Аристарха, как и его почти юношеская уверенность в своей исключительности.

– Я назвал бывшие промзоны «черными социумами», – продолжал математик, – и они самым непосредственным образом связаны с той проблемой, над которой я сейчас работаю… а Клим испытал на своей шкуре.

Железовский любовался физиономиями товарищей, пытаясь выдержать паузу, но не выдержал, фыркнул и тут же посерьезнел.

– Не сердитесь, мужики, каюсь, люблю порисоваться. Последние три дня я работал по заданию комиссара безопасности над проблемой асоциальных молодежных групп типа «эскадронов жизни» и пришел к выводу, что большинство членов этих групп – потомки тех, кто жил и живет в «черных социумах».

Несколько минут длилось молчание, потом Ромашин поднял отсутствующий взгляд.

– Вы хотите сказать, Аристарх, что причина психопатологии юнцов, ведущая к групповым асоциальным отклонениям, – в каких-то генных нарушениях, в наследственных болезнях, развивающихся под влиянием мутаций? Допустим. Но тот же вопрос: ну и что?

– Психопатология молодых людей, живущих в бывших промзонах, – это в самом деле результат действий наших предков вчера. Но самое страшное, что эту ущербную молодежь специально натаскивают на разрушение устоев общества. Готовится первая в истории ксенореволюция: попытка уничтожить популяцию интрасенсов, единственную надежду эволюции спасти человечество от деградации. Поднимается черная волна зла и насилия, и первые кандидаты в «утопленники» – Клим Мальгин и я.

Наступившее молчание длилось дольше первого. Мальгин не очень-то доверял выводам Железовского, основанным на эмоциональных предсказаниях, но и ему стало неуютно от чувственно заданной ситуации, рассчитанной математиком.

– Странный термин: «ксенореволюция»… но глубокий, – пробормотал Ромашин, ушедший в свои мысли, покачал головой. – И все же я не вижу особой связи между вашим предположением и нашей встречей над… э-э… «черным социумом».

– Все очень просто. За нами следят, даже пытаются прослушать наши разговоры, а здесь это исключено, это во-первых. Во-вторых, я вычислил человека, который мог бы рассказать, что нас ждет, – это Майкл Лондон. Его пророчества не что иное, как особая компьютерная программа, внедренная не в один определенный комп, а в общую компьютерную сеть тревожных служб. А это означает: он знает, что произойдет в каждый последующий момент времени.

– Ты хочешь сказать, что он… побывал в будущем? – недоверчиво сказал Мальгин.

– Именно это я и сказал. Видимо, он имеет возможность входа в систему реликтового орилоунского метро, которое способно транспортировать пассажиров в будущее… и в прошлое. Нам необходимо выйти на Лондона, чтобы избежать многих трагических последствий… м-м… ксенореволюции. Да и вообще, путешествие по системе орилоунского метро интересно само по себе!

– А разве ты не нашел вход в метро?

Железовский поскучнел.

– К сожалению, формула эфанализа права: глубина предвидения будущего ограничена вероятностными законами, и даже интрасенс здесь бессилен. Клим, надежда на тебя: ты единственный нормальный экзосенс, сумевший вывести знания «черных кладов» в сферу прямого действия на психику без последствий. Конечно, ты далеко не «черный человек» – по объему знаний, но должен знать то, чего не знаю ни я, ни кто-либо другой. Выручай.

Мальгин слабо улыбнулся.

– Смешной ты парень, Аристарх. Умудрился дважды оскорбить меня и извиниться, не думая об этом.

Математик не пошевелился, сохраняя привычную неподвижность, однако уши его вспыхнули.

– Вряд ли я чем-нибудь помогу, – продолжал хирург задумчиво. – Во всяком случае, сведений об орилоунском метро в черепушке у меня нет. Да и остальные маатанские знания – не более чем бесполезная информация, так как едва ли я когда-нибудь смогу применить ее в утилитарном смысле.

– Ну, это ты брось! Смог же не разбиться, свалившись со сто одиннадцатого этажа. Значит, сумел воспользоваться знаниями «черного».

– Не знаю… еще не разобрался. Но то, что у меня хранится в голове, действительно настолько специфично…

– Например? – обронил Железовский.

– Например, поведение «черных людей» управляется, опираясь на прошлое, а не на устремленность в будущее, – что это мне дает, какие преимущества?

Ромашин хмыкнул.

Железовский посмотрел на него озадаченно, задумался.

– Ну хорошо, пока ноль, что еще? Да не улыбайтесь вы, черти! – взмолился он. – Мне же интересно! Выкладывай что знаешь, не то сделаю наркоз.

– Я есть хочу, – проворчал Мальгин, чувствуя состояние и Аристарха, и Ромашина, который был заинтересован в его багаже не менее математика.

– Сначала дело.

Ромашин достал из сумки, лежащей на втором сиденье машины, три душистых необычных плода, похожих на дыню и грушу одновременно. Мальгин принюхался, взял один из них.