В правом верхнем углу поля зрения загорелся, замигал оранжевый огонек. Визирный крестик по центру поля тотчас же переместился к огоньку, и драккар послушно повернул в ту сторону.

– Борт «икс», немедленно измените траекторию! – выплыл из мешанины звуков чей-то властный голос. – Пилот драккара «Тайгер», немедленно отверните, вы в опасной зоне!

– О чем он говорит? – осведомился Джума у Чанга. – Что еще за опасная зона?

– Не имею понятия, – ответил инк, – я в этих широтах не летал. Сейчас запрошу центр.

Но компьютер не успел выяснить причин предупреждения. Когда до цели оставалось всего около ста километров, – шлюп шел на высоте двадцати двух километров – корпус драккара вдруг пронзила странная вибрация. Начавшись с гиперчастот, она за несколько секунд перешла в ультразвуковой диапазон, потом в звуковой, в цифразвуковой, а когда амплитуда колебаний достигла предела прочности корпуса, Джума потерял сознание, не успев сообразить, в чем дело, и дать команду поворота. Спасло его то, что скорость драккара была очень высокой, и шлюп проскочил зону вибраций, не успев разрушиться.

Очнулся Джума от прикосновения холодного тампона ко лбу. На него смотрели огромные, заполненные страхом, изумлением и недоверием глаза Карой.

– Жив, счастливчик, – произнес кто-то невидимый. – Везет же парню. Еще пара секунд, и от него осталось бы только коллоидное месиво.

– Литбарски, – поморщилась Карой, снова пройдясь тампоном по лбу и щекам Джумы.

Над безопасником наклонился щекастый здоровяк.

– Встать можешь, герой?

Джума напрягся, преодолевая инерцию рыхлого и слабого тела, приподнялся на локтях, поддерживаемый рукой женщины, и обнаружил, что лежит в экспедиционном медицинском боксе, формируемом за несколько минут.

– Что случилось? – Язык, распухший, не умещавшийся во рту, повиновался не сразу, пришлось повторить вопрос.

– Вы пролетели над одним из самых необычных и самых опасных объектов Маата – над «Провалом». По одной из гипотез – это растянутый во времени нештатный старт «сверхструнного» космолета, по другой – «голый» кварковый реактор. Изучать объект можно только издали, дистанционно, зонды при приближении к нему разрушаются, он создает узкие пучки отрицательной гравитации, которые воздействуют на любые материальные тела таким образом, что в них возбуждаются резонансные колебания. Явление получило название «абсолютный флаттер».

– Литбарски, – снова проговорила Карой, и здоровяк умолк.

– Хорошо, оставляю его на ваше попечение, через полчаса пусть выпьет вот это, – врач кивнул на прозрачный сосуд с янтарной жидкостью. – Еще через час он сможет бегать.

Дверь закрылась.

Джума подумал и прилег.

– Зачем ты прилетел? – спросила Карой, устроившись в пенокресле напротив. – Работа?

Безопасник покачал головой.

– Взял отпуск. Очень уж хотелось повидаться с тобой.

Глаза женщины расширились.

– Видимо, тебе здорово досталось, раньше ты никогда бы не признался. А может быть, постарел?

– Ни то, ни другое, просто я стал мудрее… хотя едва ли счастливее. А главное, понял, что ты необходима мне, как воздух, как дыхание, как биение сердца.

– Даже так? – В голосе женщины прозвучала ирония, но каким-то седьмым чувством Джума уловил и ее сомнения, и недоверие, и затаенную радость. – Не поздно?

Джума подумал, еле заметно улыбнулся, но и от этой улыбки заболели лицевые мускулы.

– По оценке наших психологов, я все делаю вовремя, хотя и в самый последний момент. Думаю, что не поздно.

– А я думаю иначе. – Карой налила в стакан жидкости из сосуда, протянула больному. – Пей.

Джума послушно выцедил горьковатый, отдающий травами напиток. Голова сразу прояснилась, да и сил прибавилось настолько, что он смог сесть.

– Давай поговорим начистоту. Я долго ждал… тебя, твоего решения, потом разбирался в себе, потом в загадке обаяния Мальгина и… ничего не понял. Клим – такой же, как и я, не брат, но родственник, и так же грешит суперменством, однако и он до сих пор не решил, что делать в сложившейся ситуации.

– Ошибаешься, – тихо проговорила Карой, отворачиваясь.

– Что?! Ты хочешь сказать, что он решил… он был здесь?

– Нет. И не будет. Он любит свою Купаву, хотя и не хочет в этом признаваться. Он сильней тебя, но ему трудней, чем тебе, сделать выбор: руки его связаны тем, что Купава до сих пор жена Шаламова.

Джума почувствовал себя уязвленным.

– Если бы Клим был таким сильным, каким его считаешь ты, он давно разрубил бы наш гордиев узел.

– Сила – не только в умении быстро и жестко решать, она – в умении прощать, а Клим простил Купаву… и не простил себя. В этом его драма. Человечество разучилось сильно любить и сильно страдать, все больше привыкает к мелочности и мелкости чувств, и Мальгин – редкое исключение из правил.

Джума с изумлением смотрел на Карой, потеряв дар речи.

– Но если дело обстоит таким образом… если он любит другую, то почему же ты…

– Да не знаю я ничего! – ответила женщина с внезапной силой и тоской. – Не уверена, вот и все. Улетела сюда и жду, жду неизвестно чего и неизвестно кого. Может быть, я не права, и он мучается по другой причине, а может, любит обеих, но ведь мучается! Я же вижу, хотя и не интрасенс.

– Зато он интрасенс… и не только интрасенс, но еще и зародыш «черного человека».

– Господи, ну и что?

– Не боишься?

Карой вскинула на безопасника повлажневшие глаза, долго смотрела на него, покачала головой.

– Не боюсь.

– Раздвоение психики может привести к распаду сознания, речи, памяти, к расторможенности животных влечений… Прецедент уже есть – Дан Шаламов. А если это произойдет с Мальгиным?

– Не произойдет, – тихо, но с такой убежденностью возразила Карой, что Джума почувствовал настоящую боль в груди, сердце замерло, сбилось с ритма.

– Я понял, – глухо сказал Хан. – И как долго ты собираешься ждать его?

– Не знаю, – жалобно прошептала Карой, шмыгая носом, превращаясь в маленькую слабую девочку, какой ее никогда прежде не видел Джума Хан.

Вокруг разливался странный, мерцающий, ощутимо жидкий свет, прозрачный и легкий и в то же время текучий, вызывающий ощущение шершавого прикосновения к коже. Он лился отовсюду, но не мешал ориентироваться в пространстве, и Мальгин видел сразу все предметы обстановки, знакомые и странно незнакомые одновременно, причем видел не только то, что было впереди, но и по бокам, и сзади, будто у него было по крайней мере десять глаз. А еще у него не было ни ног, ни рук… и тем не менее он знал, что они появятся, стоит только пожелать.