Ульф краснел лицом, потел и казалось, что он толкает груженный камнями воз.

Но в чем там, собственно, было дело, я и понятия не имею.

Тогда, на вершине Башни Шепотов, он тоже сперва стоял в странной позе, сдвинув ноги, свесив голову, кулаки на уровне бедер, и дышал глубоко, втягивая воздух носом и выпуская его ртом. Продолжалось это довольно недолго, а потом он принялся делать короткие жесты, словно бил стоящих сбоку противников, потом передвигал вокруг себя невидимые предметы, множество раз тыкал пальцем перед своим лицом, словно дырявил воздух, а потом поднял руку к небу, словно желал дотянуться до пучков молний, что резали воздух над городом.

И вдруг я заметил, как руку его охватывает переливчатое, легкое синее пламя. Свисающая со столпов цепь принялась бряцать и стрелять искрами, похожие огоньки расцвели на торчащих над башней рогах.

Ульф продолжал стоять, все громче повторяя одно и то же, а на его ладонь с неба опускались новые и новые огоньки, словно капельки, пламя на когтях над башней тоже начало расти, пока не соединилось и не разлилось вокруг, и скоро уже вся терраса окружена была куполом потрескивающих синих полос.

— Фьольсфинну, ты готов? — обронил Ульф, стоя с ладонями, скрытыми под синим пламенем, будто спрятанными в рукавицы из огня.

Я поднял палки. Ответ пришел быстро и был короток.

Готов.

Ты на Башне Воронов, чтобы я тебя случайно не задел?

На Башне Воронов.

Начинаем?

Начинаем.

Ульф вдруг выбросил руку вверх и что-то смахнул с неба, а потом второй указал на перевал и принялся что-то резко выкрикивать.

Ничего не произошло.

Он снова закрутил руками вокруг себя, и вдруг молния ударила с неба прямо в перевал с таким грохотом, что я даже присел. Моргнул синеватый, призрачный проблеск, на миг сделалось светло, словно днем, — а впрочем, возможно, что это и был день, я не сумел бы сказать.

Ульф орал раз за разом, и это выглядело так, словно он метал молнии, которые танцевали между тучами и перевалом, а грохот катился над Ледяным Садом бесконечно. Естественно, молний в руках у него не было. Они били с неба, но он словно бы указывал им путь и кричал на тучи. Потом развернулся тем же самым плавным движением, как тогда, когда сражался, и выбросил руку в сторону портов, словно посылая туда бинхон тяжелой кавалерии. Пучок молний ударил в порт, и я видел, как одна из амитрайских галер, стоящая на рейде, взрывается огнем, а большие волны лупят в стоящие вокруг аванпорта корабли.

В следующий миг я сидел на земле, не понимая, что произошло. Грохот и вспышка, павшие на Башню Шепотов, буквально выжгли из меня кусочек жизни. Только потом я вспомнил, что видел, как молния разливается по синей сетке купола, сотканного из огня над террасой, — а может, я и не видел, а это просто выжгло мне под веками.

— Да! Perkele molopää! Давай сюда, smrdljiva kurvetino!

Он захватил пустоту из воздуха, а потом метнул ее куда-то за перевал и за хребет, где была видна верхняя половина живой железной башни, что таращилась на нас пылающими зенками рептилии. Вьющиеся вокруг светового купола молнии задрожали, и в сторону башни короля Змеев полетел огненный шар, растекшийся в воздухе, сея вокруг искры, но Ульф тут же послал и следующие, которые сгорели точно так же.

Сзади раздался протяжный грохот и шум, а потом над портом встал белый смерч, разбрасывающий пар и пену, и вставал он все выше, а на самой его вершине раскачивался каменный диск. На нем стояла небольшая фигурка, едва видимая с такого расстояния. Все небо покрыли молнии, и я увидел эту фигурку как красную искорку. И знал, кто это.

Нагель Ифрия создала собственную башню. Не могла построить ее, а потому слепила из воды и ветра, а потом вознесла высоко над портом.

А потом послала в Башню Шепотов молнии, а король Змеев сделал то же самое.

Вершину башни окружил трещащий купол огня, я корчился на полу, зажимая уши, но гром все равно чуть не разбил мне череп. Мне показалось, что волосы мои пылают.

Ульф рычал от усилия, и казалось, будто он расталкивает две сдавливающие его стены. С Башни Воронов ниже нас, в северной части города, ударили струи синего пламени прямо в водяную башню в порту, а через миг — ив железного гада, вздымающего голову над восточной гранью.

Ульф заорал на своем языке и оттолкнул от себя обе стены, а потом сделал жест, словно перебрасывал что-то над головой: потоки молний подлетели, будто приподнятые мечом, освобождая нашу башню, и уперлись друг в друга. Теперь все башни соединены были вьющимися потоками синего огня, которые вставали над Ледяным Садом, сплетаясь с ужасающим громыханием в один узел, в трескучий и бьющий молниями шар ослепляющего сияния, словно над городом встало новое солнце из молний, а они, Песенники, толкали его один к другому.

Нитй’сефни и правда выглядел так, словно что-то толкал, с руками, поднятыми в воздух, а вокруг его ладоней сплетались и прыгали огоньки.

Он кричал мне, а потом я понял, что кричит он на языке Побережья Парусов:

— Барабан! Фьольсфинну, запускай, когда будешь готов! Подрывай лед! Я выдержу не больше чем десять минут!

— Десять чего?!

— Половина малой водной меры! Половина пальца свечи, perkele! — орал он.

Я сомневался, что ритм сигнального барабана пробьется сквозь ужасный шум, встававший под небо, на котором пылало маленькое, ядовитое солнце, сплетенное из молний, а потому я молотил в кожу раз за разом, отсылая сообщение языком барабанов.

Все четыре башни переталкивали друг другу водопады огня, город трещал в своей основе, а я молотил в барабан.

Деющие сражались на башнях и метали молнии…

Что мы могли сделать?

Этот грохот был прерывист. Небо рассыпалось на кусочки сериями потрескиваний, а потом по нему прокатывался глухой раскат, и я услышал вдалеке стремительный перебор:

Понял, понял, понял… — быстрый и короткий ритм.

— Он понял! — крикнул я во все горло.

— Убегай отсюда! Скажи им, что со всех сторон к башне идут мертвые! Удержите их любой ценой! Хотя бы немного! Сейчас все закончится! Береги Сильфану, закрой ее в башне, если понадобится! Убегай и помни обо мне! Давай! Сваливай! Исполнять!

Он все время толкал небо, скользя по полу террасы, а я почувствовал словно бы сильный порыв ветра, который вдавил меня в башню и захлопнул дверь.

Я ударился всем телом и уперся в пол, но ничего не удалось. Впрочем, там ведь перебрасывались молниями Деющие.

Что я мог сделать?

Я стоял в клетке опускающегося лифта, которого я боялся и не мог вынести, но я не знал, где тут ступени. К тому же по лестнице я спускался бы целый день.

Продолжалось это довольно долго, но я был этому рад, поскольку мог прийти в себя. Прежде чем я спустился вниз, я перестал трястись, хотя и не был уверен, смогу ли говорить.