Дальше случилось нечто необъяснимое. Князь медленно, будто во сне, извлек из кармана френча револьвер, так же медленно поднес его к виску.

Сидевшие чиновники, а также судьи и публика безмолвно смотрели на происходящее, не в состоянии двинуться, помешать ему. Все были будто загипнотизированы.

Икрамов нажал на курок, раздался выстрел, голова стреляющего откинулась назад, и он рухнул на пол.

В зале тут же случилась паника — публика ринулась к выходу, фотографы стремились запечатлеть самоубийство, газетчики ломились через барьеры поближе к событию.

Даша умудрилась пробраться сквозь толпу к отцу, припала к нему, замерла.

Катенька от неожиданности лишилась сознания, Изюмов пытался помочь ей. Кудеяровы вместе с директором немедленно спешили ретироваться.

Конвоиры торопливо стали уводить из зала Бессмертную и Гришина. Оттаскивали Дашу, она цеплялась за отца, плакала, просила.

Чиновники, находившиеся рядом с Икрамовым, не знали, как поступить с убитым, топтались вокруг, судьи наблюдали за всем удивленно и даже спокойно, и лишь председательствующий колотил в звонок, прося тишины.

— Господа, прошу спокойствия!.. Господа, без паники!.. Господа!..

Ближе к вечеру того же дня по улицам, скверам, площадям бегали разносчики газет:

САМОУБИЙСТВО ГЛАВНОГО СЫСКАРЯ РОССИИ!

ЧТО ПОДВИГЛО КНЯЗЯ НА САМОУБИЙСТВО — ЧЕСТЬ ИЛИ ЛЮБОВЬ?

ЗНАМЕНИТАЯ ТАББА БЕССМЕРТНАЯ НЕСЕТ ЗА СОБОЙ СМЕРТЬ!

СМЯГЧИТ ЛИ САМОУБИЙСТВО КНЯЗЯ НАКАЗАНИЕ ДЛЯ ГОСПОЖИ БЕССМЕРТНОЙ?

Полицмейстер вошел в комнату следователей, бросил на стол пачку газет.

— Ну вот, господа, и докатились! Если уже князья стреляются, то что остается нам, грешным?

Фадеев и Конюшев взяли по газете, прочитали заголовки, вынесенные на первые страницы.

— По-моему, полная чушь, — пожал плечами Фадеев. — Очередная утка Департамента полиции.

— Если они окончательно там спятили, то наверно! — Соболев рухнул в кресло.

— Вообще-то, я не удивлюсь, что такое могло произойти. Во-первых, князь горячих кровей, и честь для него стоит на первом месте. Во-вторых, он так и не прижился в нашем ведомстве — не понял специфики, не принял правил. Ну и наконец — любовь. Ни для кого не было секретом, что у него был роман с бывшей примой. Причем, по слухам, именно она ушла от него, а не наоборот. Все, господа, складывается.

— Ну и пусть земля будет ему пухом, — перекрестился полицмейстер. — А теперь перейдем к нашим грешным делам, — он достал из портфеля увесистую гербовую бандероль, запечатанную сургучом, а следом за ним засургученный конверт, также с гербовыми знаками. Конверт был уже надорван.

— Сюрприз!

— Знаете, Аркадий Алексеевич, лучше бы без сюрпризов, — с улыбкой заметил Фадеев. — Сыты по горло.

— И не рассчитывайте, господа. Россия — страна сюрпризов, — полицмейстер вынул бумагу, потряс ею в воздухе. — Князь Ямской все-таки добился своего!

— Мы разжалованы? — не без юмора спросил Конюшев.

— Это, полагаю, будет потом. А пока мне предписано в самое ближайшее время освободить из-под стражи его возлюбленную — мадемуазель Михелину Блювштейн.

— Предписано кем? — не понял Фадеев.

— Ни много ни мало — самим государем!.. Вот на какие вершины способен забраться человек, если им движет любовь!

— А что в бандероли?

— Это мне неизвестно. Велено передать лично в руки той же мадемуазель.

— Черт знает что! — выругался в сердцах Конюшев. — Интересно, ради чего мы корячились тут столько времени?!

— Вы плохо провели здесь время, господа? — засмеялся полицмейстер.

— Разве в этом дело?

— И в этом также!.. Вино отменное, девушки внимательные, народ глупый и щедрый. Что еще нужно изголодавшемуся петербургскому чиновнику?

— Мадемуазель знает об освобождении? — перевел разговор на другую тему Фадеев.

— Знает. Ее сейчас сюда доставят.

— Решили, Аркадий Алексеевич, устроить трогательное прощание?

— Почему нет?.. Дамочка молодая, красивая. Не глупая к тому же. Разве нет удовольствия лишний раз взглянуть на такую?

— Ну, знаете, — хмыкнул Конюшев, — не такая уж молодая и не такая красивая. Общими усилиями мы постарались, чтоб немного портрет подпортить.

— Красота, как и деньги, дело наживное! — засмеялся Соболев.

В дверь постучали, конвоир громко спросил:

— Позвольте, ваше высокородие?

— Тебе не позволяю, а вот для мадемуазель двери открыты! — полковник поднялся, шагнул навстречу Михелине. — Приветствую вас, сударыня… — и даже приложился к ручке. — Располагайтесь как вам удобно.

— Благодарю.

Конюшев и Фадеев внимательно изучали ее.

Михелина действительно очень изменилась. Заметно похудела, щеки были провалены, в волосах светилась седина, и лишь осанка оставалась прежней.

— Вам, мадемуазель, уже известно о вашем освобождении?

— Да, сказали… Кому я обязана?

— Сами не догадываетесь?

— Пока нет.

— Вот те на! — ударил по ляжкам полицмейстер. — А кто сильнее всех убивался здесь по вашему заточению?

— Князь Андрей?!

— Разумеется!.. Лично ходатайствовал перед государем. И вот добился!

— Я счастлива… Меня выпустят сегодня?

— Прямо сейчас! — Соболев взял со стола бандероль. — Но это не все. Вам также адресована вот эта штуковина. Что там — не знает никто!.. Даже доблестные следователи с приставами! За семью печатями!

Миха взяла запечатанный сверток, потрогала его со всех сторон.

— Интересно, что здесь?

— Откроете, увидите!.. Надеюсь, не бомба от сестрички! — полицмейстер громко расхохотался собственной остроте.

— О ней что-нибудь известно? — тихо спросила воровка.

— О сестричке-террористке?.. Известно. Днями прибудет в Одессу арестантский состав, можете ею полюбоваться на Карантинном молу при отправке на Сахалин.

— Ее судили?

— Еще как!.. На пожизненную каторгу! А разве можно по-другому за убийства и прочие безобразия?.. Я бы за это головы отрезал!

Михелина помолчала, справляясь с услышанным, затем спросила:

— А о Соне что?.. О моей маме.

— Ничего… Сказывают, правда, об одной сумасшедшей в странноприимном госпитале, которая величает себя Сонькой, но кто ж ее, убогую, поймет — Сонька она или нет!

— Я хочу на нее посмотреть.

— Ваше право, мадемуазель!.. Пролетка ждет вас за воротами, а дальше хоть в больницу, хоть в ресторан обмыть освобождение — дело казачье!