— Ах, право, поздно, — сказал граф Орлов, поглядев налагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мыповерим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало,что унтер-офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атакиотсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли изтакой массы войск выхватить главнокомандующего?

— Право, он врет, этот шельма, — сказал граф.

— Можно воротить, — сказал один из свиты, которыйпочувствовал так же, как и граф Орлов-Денисов, недоверие к предприятию, когдапосмотрел на лагерь.

— А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?

— Прикажете воротить?

— Воротить, воротить! — вдруг решительно сказал граф Орлов,глядя на часы, — поздно будет, совсем светло.

И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Грековвернулся, граф Орлов-Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, итщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостьюнеприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.

Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились,перекрестились…

— С богом!

«Урааааа!» — зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, какиз мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, черезручей к лагерю.

Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаковфранцуза — и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья,лошадей и побежало куда попало.

Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая вниманияна то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тутбыло. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когдаони добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут жетысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнеевсего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этимнадо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу,покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.

Французы, не преследуемые более, стали понемногуопоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов-Денисов ожидал всеколонны и не наступал дальше.

Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert»[первая колонна идет (нем.)] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн,которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, каквсегда бывает, пришли куда-то, но только не туда, куда им было назначено. Как ивсегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие,сознание путаницы, двинулись куда-то назад. Проскакавшие адъютанты и генералыкричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого-тобранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идтикуда-нибудь. «Куда-нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, анекоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того,чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера вАустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил всенавыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсемсветло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым-Денисовым.Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто-нибудь виноват в этом,Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, чтоза это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тожеизмученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех,совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятныхвещей Толю.

— Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своимисолдатами умею не хуже другого, — сказал он и с одной дивизией пошел вперед.

Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный ихрабрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление вдело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы.Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении.Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизияего постояла несколько времени без пользы под огнем.

Между тем с фронта другая колонна должна была напасть нафранцузов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кромепутаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько тобыло в его власти, удерживал войска. Он не двигался.

Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, ленивоотвечая на предложения атаковать.

— У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеемделать сложных маневров, — сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.

— Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя наместо: теперь нечего делать! — отвечал он другому.

Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, подонесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков,он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).

— Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чутьприступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет своимеры.

Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав этислова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этимнамеком.

— Это он на мой счет забавляется, — тихо сказал Ермолов,толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.

Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову ипочтительно доложил:

— Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Еслиприкажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.

Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войскаМюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шаговостанавливался на три четверти часа.

Все сраженье состояло только в том, что сделали казакиОрлова-Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.

Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак,Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно,получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новыеперемещения в штабе.