Керим встретил их с огнетушителем в руках. Но это не помогло, огнетушитель оказался просроченным на два дня. Помимо этого схема эвакуации при пожаре устарела, запасной выход не имел соответствующей таблички, а унитаз – противопожарного сертификата.

Возмущенные инспектора пригрозили отправить материалы проверки в районный суд для вынесения решения по существу.

С вероятностью девять к одному можно предположить, что суд обяжет устранить выявленные недостатки в месячный или двухмесячный срок. В течение которого трактир, естественно, функционировать не будет.

Мгновенно подсчитав возможные убытки, Керим тут же сунул руку в закрома. А говорил, денег нет…

Предложенной сумме пожарники удивились. Еще бы: сам президент объявил войну чиновникам. По-президентски надо и платить. Накиньте-ка за риск…

Следом за «огнеборцами» примчалась пара из санитарно-эпидемиологической инспекции. Как ни старались мистер Проппер, мистер Мускул и крошка Sorty, спасти Керима им не удалось. Угрозу закрытия удалось устранить еще одной порцией денежной наличности и двумя обильными обедами с выпивкой.

В течение следующего часа нас посетили: представители районного комитета по архитектуре и строительству («Не мешает ли деревянная площадка проходу граждан и не портит ли внешний облик Северной столицы?»), торговая инспекция («Не нарушаете ли вы антимонопольное законодательство?»), экологическая служба («Не превышают ли выбросы кухни в атмосферу предельно допустимые нормы?) и санитарная милиция. Чем она отличается от санитарно-эпидемиологической инспекции, ее сотрудники не знали и сами, но денег запросили в два раза больше. Видимо, за звания. Все-таки офицеры, а не фраера гражданские…

Когда в зал вошла очередная пара в костюмчиках и с папками, несчастный Керим сполз вдоль стены и застонал, словно раненый. Но прежде чем потерять сознание, он успел протянуть руку и прошептать: «Спасай, Паша. Я пустой…»

Я решительно вышел из-за прилавка. Один из господ, муж лет пятидесяти с признаками похмелья на лице, тут же подошел ко мне и, не поздоровавшись, спросил:

– Кто хозяин?

– Ранен… Я вместо него. Покушать не желаете?

– Нет… Кто это поет?

Он показал на висящий над стойкой динамик магнитолы. По всей видимости, он был в паре старшим.

– Ну, вообще-то, Макsим, – слегка растерялся я, не угадывая направления его мыслей.

– А вы заключили с ним или с обществом по защите авторских прав договор об использовании фонограммы?

– Это она.

– Кто?

– Макsим.

Господа переглянулись, затем вслушались в песню.

– Какая разница? – вступил второй. – Так есть у вас договор?

– Нет, – без выкрутасов ответил я.

В этот момент певица Макsим уступила место ребятам из «Green Day».

– А с этим у вас есть договор?

Я представил, как бедный Керим приезжает в Соединенные Штаты Америки, находит солиста «Green Day» или их директора и предлагает составить договор. «Слушай, друг… Можно, твой музыка будет играть в моем кафе без названия, а? Ты не подумай, у меня хороший кафе, возле ж/д станции. Оргалитом обито финским. Шаверму готовим, хачапури, пиво „Балтика“ разливаем. Будь человеком, друг, подпиши бумажку…»

А солист ему отвечает по-английски, с арабским акцентом: «Конечно, уважаемый! Пускай играет мой музыка в твой кафе на здоровье! Давай свою бумагу!»

И Керим протягивает ему кусок оберточной бумаги, примерно такой, на котором я писал заявление о приеме на работу.

И потом они целуются, обнимаются и вместе поют «Азербайджанец с афроамериканцем братья навек».

– Нет у нас договора, не успели подписать. Они живут далеко.

Старший с видом римского триумфатора достает красную книжечку.

– Комитет по защите интеллектуальной собственности… Вы нарушаете действующее законодательство. Используете фонограмму в коммерческих целях без ведома автора и не отчисляете ему соответствующих процентов.

Бедная, несчастная Макsим… Как же она проживет без Керимовских процентов? А уж про «Green Day» я и не говорю. Вообще с голоду помрут в своей Калифорнии или где там они… Придется на улицах петь или в подземке по вагонам ходить.

В отличие от Керима, я не полез за пазуху. У меня там нет ничего, кроме справки об освобождении.

– И что вы предлагаете? Передать через вас?

– Мы имеем право вас оштрафовать, – жестко заявил старший, просверлив голодным взглядом барную стойку, – на значительную сумму.

– На какую?

– Очень значительную, – уточнил второй. – В зависимости от МРОТ.

– Штрафуйте, – зевнув, ответил я. – Деньги всё равно не мои.

Господа озадаченно переглянулись.

– Но… Мы можем вам помочь… И решить вопрос без штрафных санкций.

Сразу видно: юрист. Как изъясняется!

Оба застыли, глядя мне в глаза, словно дрессированные собачки. Не даст ли хозяин сахарку? Не даст. У хозяина скверное настроение, да и сахарку нет.

– Не, лучше штрафуйте. Готовы понести наказания в МРОТах. Для певицы Макsим нам ничего не жалко.

Защитники авторских прав откровенно загрустили. Так откровенно, что захотелось показать им смешную рожу. Или налить водки.

– Вы нас вынуждаете… Подумайте… Всегда можно договориться по-человечески, мы не звери. Не обязательно всё мерить деньгами…

А чем? Спиртом? Так тебе волю дай, весь коньяк из бара выжрешь.

Мне надоел этот водевиль. В принципе, вырубить обоих хватит двух ударов. А потом привязать к столбу с соответствующей рекламой. Но нельзя. Я не вышибала, а администратор. К тому же скотч закончился.

– Штрафуйте.

Я развернулся и направился к насиженной табуреточке.

Переминаясь с ноги на ногу, они постояли еще с полминуты, после чего как-то незаметно исчезли.

Просто растворились в воздухе, словно привидения, погрозив на прощание пальчиками.

– Ну, что? Кто это был? – выглянул из подсобки раненый Керим.

– Комитет по защите интеллектуальной собственности.

– Вай, шайтан… Я про таких и не слышал. Что им надо?

– То же, что и остальным.

– Всё! Я закрываюсь! Лучше картошку продавать. Одни убытки. Сволочи. Рэкетиры поганые… Даже холестерин подскочил…

Азербайджанец достал из холодильника несколько кубиков льда и положил на свои кудри. Вода потекла по его крючковатому носу, перемешиваясь со слезами.

– Керим Файзилович, в пакетик лед положите, чтоб не текло. – Заботливая Жанна протянула полиэтиленовый пакет.

– Что делать, Паша, что делать?