Мариш выглядел совсем плохо. С этим согласился бы любой, кто его видел, но сказать бы об этом рискнул только один оборотень. Но не сейчас. Почти не спавший с того момента, как была похищена его юная госпожа, дворецкий семьи Бодый оброс щетиной, обзавёлся серым цветом лица, тёмными кругами под глазами и очень сильно осунулся. Глаза его горели сумасшедшим огнём, да он и казался сумасшедшим.

Всё-таки у него украли его девочку.

Мариш имел огромную власть и влияние в преступных кругах, пользовался непререкаемым авторитетом, слыл крайне жёстким лидером, и, конечно, увидев, в каком он состоянии сейчас, некоторые ушлые главы вольных попытались было воспользоваться моментом. Самые осторожные и сообразительные просто исподволь начали распускать слухи, что, мол, Мариш совсем потерял хватку, «одомашнился» и стал ручным зверем, больше озабоченным воспитанием щенков, чем управлением стаей. Другие, самые нахрапистые, тоже воспользовались шансом и решили устранить сбрендившего соперника, пока тот не в состоянии здраво рассуждать. Только вот где теперь эти смельчаки? Одним богам известно.

С плохими вестями, точнее, без вестей – не было ни хороших, ни плохих – к Маришу подходить опасались. Рисковал только тот же Юдриш, но доставалось и ему, если не успевал увернуться. На след Лоэзии и её похитителя выйти так и не удалось. Обшарили весь город, прощупали каждую дыру, нашли трактир, где иногда появлялся какой-то тёмный. Хозяин сперва выдавать своих посетителей не пожелал, но, узнав, кто интересуется, посчитал, что своя шкура дороже. Но тёмный там больше не появлялся. Иногда приходили вести, что его видели то в одном месте, то в другом, но озверевший от беспокойства Мариш подозревал, что подчинённые сами придумывают эти слухи, чтобы отвлечь главу от тревоги и отсрочить его сумасшествие.

Ведь он действительно сходил с ума. Он потерял счёт времени и в ярости только осознавал, что Лоэзия пропала уже очень давно, а он слишком хорошо знал, что могут сделать с молодой девушкой. Разум шептал, что она уже мертва и они просто ищут её тело, а мечущийся внутри зверь и душа рычали, что нужно найти, что она непременно жива.

Сердце уже не болело от беспокойства.

Мариш перестал его чувствовать.

– Держи, – Юдриш впихнул ему в руки хлеб с мясом, и Мариш даже сжал пальцы, но потом замахнулся, чтобы выбросить. – Жри, – тихо, но с угрозой прорычал друг. – Полудохлый ты девчонке ничем не поможешь.

Хлеб всё же полетел на мостовую, а Мариш рявкнул на друга и, пошатываясь, пошёл вперёд, осматриваясь, словно надеясь найти следы неведомого похитителя на стенах домов или в воздухе. Юдриш устало отёр щёки. Осунувшийся Мариш с грязными растрепанными волосами в кое-где подранной одежде нараспашку выглядел очень дико и жутко. Подчинённые его уже так боялись, что Юдриш опасался, что скоро они разбегутся и останутся одни «старики». Но и они разве позволят стоять над собой сумасшедшему?

Вздохнув, Юдриш вознёс тихую молитву богам, чтобы те сжалились и вернули его очерствевшему другу его единственную нежную радость.

Будущий муж сестры продолжал упорно прочёсывать лес и уже несколько раз подходил в своих поисках к скрытому от чужих глаз дому. Словно что-то чувствовал, кружился рядом, возвращался и подходил всё ближе и ближе. Ёрдел заподозрил, что харен имеет какой-то скрытый дар, способность противостоять магии хаги, ведь раньше ни у кого не получалось так близко подобраться к его жилищу.

Сестре о приходе жениха он говорить не стал. Она всё ещё болела, после очень лёгкого обеда её даже вырвало, и она опять ушла спать. Её бы наверняка разволновала новость. Ёрделу же требовалось немного подумать.

Он знал о сестре не так много. Она довольно своевольна, сильна и контролировать её сложно. Ёрдел сомневался, что у харена хватит сил справиться с этим деятельным ребёнком. Он даже не маг, всего лишь оборотень. Но сестре он нравился. Да и сам Ёрдел чувствовал к харену Вотому некую симпатию. Рассудительный, хладнокровный, решительный, очень взрослый. Ёрдел даже мог понять причины его поступков. Кроме того, харен, не обладая магией (или всё же обладая?), смог добраться до его убежища. Очень быстро добраться. Может, он не в состоянии контролировать сестру, но он был способен найти её где угодно.

У Ёрдела такой способности не было.

И харену нравилась его сестра.

Ёрдел видел это, ведь оборотень не запрещал ей выходить из дома, позволял учиться, брал с собой, слушал то, что она ему говорила… Даже подрался из-за неё. И тот седой лекарь заботился о сестре. Даже пытался воспитывать её, но, видимо, не пользовался таким же авторитетом, что и харен: девочка же ослушалась прямого запрета и полезла в горящий ангар.

И сестра сама сказала, что этот оборотень – её сердце.

Ёрдел засомневался. Ранее ему казалось, что он прекрасно может позаботиться о двух детях. Он может дать им защиту, найти еду, одежду, терпеливо выслушивать капризы, исполнять пожелания… Он никогда не станет подвергать их опасности, заставлять делать что-то плохое. Он бы просто смотрел, как они растут, и давал им всё, что нужно.

Но теперь он засомневался, что сможет дать всё, что нужно. Ёрдел понял, что есть что-то, о чём он не знает, не понимает и дать не в состоянии.

Голова опять заболела, и Ёрдел перевёл взгляд в слюдяное окошко, за которым в очередной раз появился харен Вотый. Оборотень остановился и взглянул в его сторону так, словно видел. Некоторое время мужчины глядели «друг на друга», затем одновременно отвели глаза.

Лоэзия вздрогнула, когда тёмный пристально уставился на неё, но в комнату не ушла. Только нервно в дверь вцепилась. Такой пугливый ребёнок.

– Господин, – девочка переступила с ноги на ногу и виновато посмотрела на него серебристыми глазами, – простите меня. Я не думала подглядывать за вами. Мне было любопытно, что вы там делаете. А вы… вдруг начали раздеваться.

Девушка ожидала, что вот он сейчас нахмурится, осуждающе подожмёт губы или удивлённо приподнимет брови, но мужчина лишь склонил голову набок и медленно осмотрел её с ног до головы. И только посмотрев ей в глаза, наконец спросил:

– Я что-то не понимаю?

– Вы? – Лоэзия растерялась. – Ну это неприлично и… – она стыдливо закусила губу и едва проговорила, – распутно.

Почему неприлично? Ёрдел, почти не обративший внимание на извинения девушки, пребывал в своих мыслях, и теперь ему было неясно, почему его забота о двух детях может быть неприличной. Наверное, оттого что это девочки, а он мужчина. Он помнил что-то такое из правил жизни в обществе. Или же неприлично потому, что он доставляет беспокойство законным опекунам, которые, впрочем, со своими обязанностями не справляются?

– Но я совсем ничего не запомнила, – торопливо заверила его Лоэзия, но затем, покраснев, честно призналась: – Только то, что выше пояса.

Повисло молчание. До Ёрдела запоздало дошло, о чём она.

– Не переживай, – тёмный протянул руку, погладил зажмурившуюся девушку по голове и успокоил: – Я тебя тоже видел выше пояса.