Советник напрягся всем телом.

— Яван сделал все возможное…

— Я не виню вашего герцога. Он сделал все, что можно было сделать, имея в своем распоряжении столь немногочисленное войско. Однако я считаю, что во всем виноват ваш молодой лорд. Именно по его вине мы начали войну с Кергом. Если бы герцог со всем своим войском находился в крепости, анейранцы сюда не сунулись бы, и сегодня я спал бы допоздна.

Фотир хотел сказать, что Тавис невиновен, что леди Бриенну убил другой человек, но времени на словесные поединки не было, и мужчина в любом случае не поверил бы ему. Но все же советнику казалось, что своим молчанием он предает и герцога, и мальчика.

— Наши дома не должны воевать, — сказал он наконец. — Здесь я с вами согласен.

Мужчина собирался ответить, но не успел, ибо с лестницы донеслись громкие крики. Все они бросились к двери, и едва они добежали до нее, башня сотряслась от мощного удара и наверху раздался оглушительный треск.

— Верхняя дверь! — воскликнул кентигернский стражник. Он бросил лук на пол и выхватил меч из ножен. — Похоже, мы зря теряли время с зажигательными снарядами.

Советник считал, что мужчина и в этом не прав. Лучше было, чтобы пала одна дверь, чем обе. Но и этот спор сейчас был бы неуместным. Обнажив меч и увидев, что кентигернские солдаты сделали то же самое, Фотир выскочил из комнаты и помчался вверх по лестнице, прыгая через ступеньки.

Они встретились с анейранцами недалеко от верхней лестничной пощадки, и, прежде чем люди в черно-золотой форме успели поднять свое оружие, Фотир расколол клинки и пронзил солдат мечом. «Это нечестно», — прозвучал у него в уме голос Ксавера Маркуллета, и на мгновение он заколебался. Но когда на них хлынула следующая волна анейранцев, советник снова призвал на помощь магию. А честно ли бросать людям на головы известь и горящую смолу из высокого окна? Честно ли пускать стрелы из потайных люков и бойниц? Фотир никогда не считал себя воином; со времени предательства Картаха племя кирси растеряло былую воинственность. Но он служил герцогу-инди и поклялся сражаться и умереть за своего господина. Советник пробил мечом кольчугу очередного мертесского солдата. Он чувствовал запах крови, пота и дыма. «Это война», — сказал он молодому Маркуллету. Но он не мог не удивляться своей собственной жажде крови. Казалось, весь гнев и разочарование последнего месяца изливались из него, направляя его меч, придавая дополнительную силу магии. Он больше не чувствовал усталости. Напротив, с каждым расколотым клинком, с очередным убитым солдатом он жаждал крови все сильнее. И то, что он обрушивал свою ярость не на Кентигерна и его людей, а на мертесских солдат, не имело значения. Наконец-то он оказывал сопротивление.

Довольно долго магии Фотира и мастерства воинов, сражавшихся рядом с советником, было достаточно, чтобы сдерживать натиск анейранцев. На ступеньках повсюду валялись обломки мечей; мертвые солдаты — по большей части в черно-золотой форме — лежали друг на друге, и реки крови стекали вниз по лестнице, словно потоки талой воды с высокой горы. Но анейранцев было слишком много, и, несмотря на свою неистовую ярость, Фотир, мало спавший и ничего не евший последние два дня, начинал слабеть. В конце концов мертесские солдаты стали теснить защитников крепости вниз. Советник пытался воздействовать своей магией на мечи, но он быстро терял силы, и с каждым расколотым клинком ему становилось все труднее отражать удары очередного противника.

По мере того как они спускались, лестница сужалась, и удерживать равновесие на ней становилось все труднее. Мышцы правой руки, плеча и спины у Фотира горели, точно угли в костре. У него были легко ранены левое плечо и челюсть под самым ухом. Он уже некоторое время взывал к Явану о помощи, надеясь, что герцог пришлет подкрепление, чтобы оттеснить анейранцев обратно наверх. Но до сих пор ни один человек не пришел на подмогу. Яван даже не откликнулся на призывы советника.

Через несколько минут Фотир понял почему. Снизу до них донеслись яростные крики и звон мечей, отразившиеся гулким эхом от каменных стен. Нижняя дверь тоже рухнула. Под натиском противника Яван со своими солдатами отступал наверх так же, как Фотир со своими людьми отступал вниз.

— Как вы там, милорд? — крикнул Фотир, продолжая отражать удары.

— Я жив.

— А господин Маркуллет?

— Он со мной. Многие ведут бой во дворе. Боюсь, они обречены.

«А разве мы не обречены?»

Они продолжали драться; доносившийся снизу звон стали с каждой минутой звучал все громче и ближе. Очень скоро первому советнику предстояло сражаться спина к спине со своим герцогом.

Фотир услышал громкие крики за стенами башни, и его сердце сжалось от отчаяния. Анейранцы брали одну башню за другой. Кентигерн пал.

— Вы слышали? — раздался голос Ксавера, и что-то в тоне мальчика заставило кирси на миг остановиться и прислушаться повнимательнее.

На сей раз он услышал. То были не предсмертные вопли кентигернских солдат и не торжествующие возгласы анейранцев. Голоса летели из всех уголков крепости, и все они повторяли одно слово.

— Герцог! — кричали солдаты. — Герцог! Герцог!

С согласия герцога Глендиврского и Шоны Андреас повел три войска обратно к Кентигернскому холму убийственно быстрым шагом. С того момента, когда они покинули поле битвы, они спали не более одного-двух часов и ели на ходу. Тавис так устал, что не мог даже разговаривать, а тем более поднять меч и сражаться. А ведь он всю дорогу ехал верхом. Он просто не представлял, как пехотинцы еще держатся на ногах.

Однако, когда они наконец вышли из Кентигернского леса и увидели замок, который изрыгал пламя и дым, словно некое чудовище из детского кошмара, бремя усталости разом свалилось с плеч молодого лорда, и он загорелся желанием ринуться в бой.

Тавис страшился увидеть Кентигерн снова — жуткие видения кентигернской темницы являлись мальчику в снах каждую ночь со времени побега. Но с осадой крепости все изменилось. Пусть Кентигерн и был домом Андреаса, но он являлся также первым укреплением Эйбитара на пути анейранских захватчиков. Несмотря на все случившееся, несмотря на все, что герцог сделал с ним, Тавис твердо намеревался сдержать свое обещание, данное несколько дней назад на берегу Хенеи. Он был готов отдать жизнь ради спасения крепости.

Уже больше двух дней мать ехала с ним и с войском Глендивра, но сейчас, при виде замка, она придержала своего коня и повернулась к Тавису, который тоже остановился.

— Мне нужно вернуться к кергскому войску, — сказала она. — Мое место рядом с ними.

«Мое тоже».

Шона взглянула на Керни, словно желая что-то сказать. Но мгновение спустя просто печально улыбнулась и развернула своего коня.

— Да хранят тебя боги, мама, — сказал Тавис. — Встретимся в крепости.

— Береги себя. — Шона обернулась и посмотрела на сына широко раскрытыми глазами. — Да направит Орла твой меч.