Ключи подошли к замку зажигания синей «Тойоты» с номерными знаками Теннеси. Двигатель сперва покапризничал, но в конце концов, плюнув черным дымом, пробудился. Стрелка бензомера торчала вплотную к «e»[27], однако на Полосе было полно заправочных станций. Кайл заглушил двигатель, выбрался из машины — и в следующий миг уже смотрел на «Милю чудес».

Стоял чудесный, ясный денек, и Кайл мог видеть весь путь до парка развлечений. Вдали возвышались колесо обозрения и американские горки, «Небесная игла» нависала над танцевальным павильоном «Тусовка», а рядом с залом игровых автоматов «Пляжная аркада» стояла «Водная супергорка».

У Кайла защипало глаза. В порывах ветра ему слышались призраки — юные голоса взывали из мира мёртвых. Он заставил себя отвернуться от «Мили чудес», прежде чем у него разорвалось бы сердце. Сжимая в кулаке связку ключей, Кайл отправился назад по тому же пути, что привел на стоянку.

Томми разгребал мусорные завалы; матрас уже был очищен от стекла. Удалось сохранить одно из кресел, а также стол, на который водрузили лампу. Элли надела купальник с аквамариновой рыбой — тот самый, который она отыскала в универмаге «Сирз» на прошлой неделе, — и обула сандалии, чтобы не порезать ступни. Кожа на её руках и лице покраснела от флоридского солнца. Кайл вдруг осознал, что жена сильно потеряла в весе. Она была такой же худой, как и в их первую совместную ночь, проеденную здесь, в «Плавнике», давным-давно.

— Я готова идти на пляж, — сообщила Элли. — Как я выгляжу?

Она покрутилась перед Кайлом, чтобы тот смог оценить купальник.

— Прекрасно. Просто прекрасно.

— Не стоит растрачивать солнечный свет впустую, правда?

Для одного дня ей было уже достаточно солнца. Тем не менее, Кайл натянуто улыбнулся и сказал:

— Правда.

Он сидел рядом с женой под одним из желтых пляжных зонтов. Элли кормила Хоуп из баночки фруктовым пюре «Гербер». Продукты они раздобыли в супермаркете, что располагался в том же районе, где нашли ребенка. Элли запаслась такими вещами, о которых даже не вспоминала с той поры, как Томми был младенцем. Томми плескался и плавал в Заливе. Солнце сверкало золотом на волнах.

— Слишком далеко не заплывай! — предупредил Кайл, и Томми, махнув рукой (что значило «не волнуйся»), отплыл немного дальше. «Весь в меня, — подумал Кайл. — Вечно испытывает пределы дозволенного. Как и я в его возрасте».

Кайл улегся на песок, положив руки под голову. Он ездил в Пердидо-Бич с пятилетнего возраста. Одним из первых его воспоминаний было то, в котором отец и мать танцуют в павильоне под «Звездную пыль»[28] или какую-то другую старую мелодию. Он припомнил тот день, когда отец сводил его на каждый аттракцион «Мили чудес»: колесо обозрения, американские горки, «Безумная мышь», «Ураган», «Взбиватель» и «Осьминог». Вспомнилось квадратное загорелое лицо отца и то, как он улыбался, обнажив плотно сжатые, белые зубы, когда «Безумная мышь» выстрелила ими в небеса. Они объедались воздушной кукурузой, сладкой ватой, засахаренными яблоками и корн-догами. Они швыряли мячиками в кувшины с молоком и набрасывали кольца на прутки. И домой они вернулись хоть и с пустыми руками, но зато посвященные во все тайны «Мили чудес».

Это был один из счастливейших дней его жизни.

После того, как восемь лет назад мать Кайла умерла от рака, отец перебрался в Аризону, чтобы жить поближе к младшему брату и его жене. Чуть более недели назад им позвонили из того аризонского городка, и сквозь шипение статических помех Кайл услышал в трубке голос отца: «Я приеду навестить тебя, сынок. Приеду очень скоро. Я, а вместе со мной — дядя Алан и тетя Пэтти Энн. Теперь я чувствую себя гораздо лучше, сынок. Суставы больше не болят. Эх, жизнь прекрасна! О да! Я действительно жду не дождусь нашей встречи, мой сладкий мальчуган…»

На следующее утро они оставили дом и нашли себе другое жилье — в городке, что находился дести милях от их прежнего места жительства. В маленьких городках ещё оставалось немного людей, однако одни из них спятили от ужаса, а другие превращали свои дома в крепости. Они ставили решетки на окна и спали при свете дня, окружив себя оружием и колючей проволокой.

Кайл сел и увидел, как его сын бросается на волны — брызги блистающей воды взмывали вверх. Кайл видел там самого себя; он не особо изменился, в отличие от остального мира. У машины господа бога сорвало храповый механизм, и с того мгновения они все угодили на коварную и неизведанную территорию.

Он решил, что не сможет жить за решетками и колючей проволокой. Не сможет жить без солнца, без Пердидо-Бич в июле, без Томми и Элли. Если бы те твари добрались до него — добрались до любого члена его семьи, — какой бы тогда была жизнь? Блуждание во тьме? Перемазанные в кровь губы, с которых срывается стон? Он больше не мог думать об этом и просто отключил мозг — уловка, которой ему пришлось научиться.

Он смотрел, как жена кормит ребенка. Вид Элли, баюкающей малышку, пробудил в нем желание. Это желание охватило его прежде, чем он успел подумать. Элли, конечно, была исхудавшей, но в своём новом купальнике смотрелась весьма недурно; в отраженном свете солнца её волосы приобрели светло-каштановый оттенок и выглядели прекрасно, а в серых глазах, хотя бы и ненадолго, снова заплясали живые огоньки.

— Элли? — позвал он.

И когда Элли посмотрела на мужа, она увидела желание на его лице. Кайл коснулся её плеча, и она, склонившись, поцеловала его в губы. Поцелуй все длился и длился, сделался мягким и влажным; их языки нашли друг друга. Элли улыбнулась ему — в глазах у неё стоял туман — и положила младенца на пляжное полотенце.

Кайлу было все