То сидела, закинув ногу на ногу, как хостесс в кино для взрослых. То вдруг, встав, стул развернула спинкой к столу. И села, ноги спустив с двух противоположных сторон, как мальчишка.

У Кикуко вдруг затрезвонил телефон. Другой звонок. Она, поморщившись, трубку из кармана вытянула, взглянула на кран. Потом осторожно к уху поднесла. Помедлила, прежде чем принять вызов.

— Алло… А… Да? Нет, не она. Другая девочка, — сказала она спокойным вежливым тоном, от которого я застыла с ложкой у рта.

Оказывается, она умеет говорить как все люди!

Но тут она проорала:

— Да откуда я знаю, где твои мужики закопаны?! — поморщилась, видимо, с другой стороны тоже орали, — Да поцелуй в задницу! От Мацуноко! — и отрубилась, покуда какой-то мужчина сыпал проклятьями — и мы часть услышали — на нас с отцом растерянных взглянула, напрягшись, нервно улыбнулась, — Да… телефонные хулиганы… — ухмыльнулась бодро, снова расправив плечи, — Обожаю телефонных хулиганов! Они столько ерунды несут! Мм… уличным янки столько даже не снилось. Уличных-то копы могут засечь, а эти звонят с левой симки или с интернет-кафе. Думают, останутся безнаказанными. С ними такие спектакли можно разыграть, мм… — поморщилась, — Старик, я в вашу уборную заскочу? А то весь день на ногах и приперло, — поднялась, так и не получив разрешения, — Но ты не думай, жратва классная! Моему парню тоже понравится! — и бегом бросилась в туалет.

Я взвыла, закрыв руками лицо. Потом уже взвыла от боли.

Послышался плеск воды и сердитое:

— Я все слышу! С гостями так нельзя! — чуть тишины, потом ядовито добавила, — У вас же ж это… эта хрень… совесть!

— Я расцарапала лицо!

Из туалета донеслось серьезное:

— Да ничо, кто-то ваще бошку пробил о фонарь. Тут в нете пишут, что кто-то на джипе заехал на территорию храма и впилился в каменный столб! Вот …, это ж надо же, а? Люди в память об умерших поставили фонари, а он укокошился об один из них!

Я возмущенно посмотрела на папу. Мол, кого ты впустил в дом?! Да она даже о погибших в несчастных случаях шутит! И… и, боюсь, там реально кого-то закопали. Она и Тэцу. Она и при мне с Синдзиро спокойно застрелила человека! Хотя тот сам хотел ее убить…

Ох, Синдзиро! Вот что мне теперь сделать с этим проклятым письмом? Отдавать в таком непотребном виде, соврать, пальцы скрестив за спиной, что я потеряла письмо — я ведь и правда его потеряла — но не говорить, что нашла, или переписать заново, но тогда узнать все мысли и чувства моей подруги, а так нельзя.

Папа, потянувшись, погладил меня по голове. Понятно, благодарность ему важней. Но хотя б меня нашел. Но… почему рядом не было Рескэ? Если я упала в кусты и, ударившись головой обо что-то, потеряла сознание — но голова заболела только когда протерла лицо, не сильно — то почему мальчик меня оставил? Он же недавно меня от хулиганов защитил!

Голову обхватила. Несильно. Хотелось плакать. Синдзиро вообще меня от якудз защитил, а потом прогнал. Рескэ защитил меня от янки — и оставил в темноте. Почему так? Почему они все от меня уходят? Да еще и Аюму! Аюму ультиматум мне выставила, если говорить правду: или отдам письмо ее любимому, или мы больше не подруги. Но это мой любимый! Почему я должна отдавать ему ее письмо?! А вдруг они после того вместе будут? Гулять передо мной… и, кошмар, целоваться на моих глазах?! Я же ее подруга, она возьмет меня гулять вместе или… или выгонит, чтобы не мешала? Скажет, что я малолетка, и ей со мной скучно — и прогонит?.. Ох, папа, папа, зачем ты Кикуко пустил?! Все стало только запутанней!

Послышался слив воды. Через пару минут выглянула смущенная Кикуко.

— Старик, это… мой мобильник упал в твой унитаз. Я его случайно смыла.

Странно, что при том она вообще не ругалась!

— Ты, это… завтра позови сантехника! — и пошла руки намывать.

— Надеюсь, мы достанем… — начал хозяин невозмутимо.

— Не, старикан. Забудь. Он глубоко ушел. Стучал по трубе. Но, если не застрянет, то круть, — и она спокойно пришла за стол после всего, доедать.

Когда отец отвернулся, а я случайно посмотрела на нее, она улыбалась.

Теперь, кажется, «поцелуй в задницу» стал еще смачнее. Я боюсь, что и правда там где-то найдут якудз, закопанных. Или никогда не найдут.

Доев все, даже последние крошки кунжута с тарелки, она вдруг встала и поклонилась моему отцу. И, оставив нас растерянных, ушла в ночь. Как будто не волнуясь вообще. Даже при том, что потеряла связь с Тэцу, избавляясь от телефона. Даже при том, что ей, кажется, звонили ее враги, с угрозами.

А отец… он почему-то улыбался, закрывая за ней дверь.

— Чему ты улыбаешься? — спросила я недовольно, когда он закрыл за ней дверь, — Она — хамка жуткая! И… и письмо Аюму помяла! — спохватившись, закрыла рот рукой.

— Перепиши сама, — отец улыбнулся, — Или ему не отдавай. Раз уж он нравится тебе самой.

— О-откуда…

— Да просто… — мужчина улыбнулся, — О чем еще девочкам писать письма в вашем возрасте? Да еще и рисуя столько разноцветных сердечек между строк?

— Ты тоже читал?! — взвыла я, опускаясь на пол.

Его предательство — это последняя капля.

— Да сложно не заметить столько сердечек, — нахмурился этот предатель.

Вздохнула. Да, сложно. Я сама семь штук заметила, когда торопливо перевернула лист.

— Пойдем, я раны твои обработаю, — отец пошел за аптечкой, — Пока ты без сознания была, боялся тебя тревожить. А, и твоих любимых сладостей я утром перед работой купил, со вкусом зеленого чая. Одна сладость после каждой обработанной ссадины, идет?

— Как чуял, что я упаду! — проворчала я.

Он замер, растерянно посмотрев на меня.

И я замерла.

Отец… сказал, что купил сладостей утром, перед работой. А обычно сразу в фирму спешит!

Как будто знал, что я сегодня упаду и исцарапаюсь.

Папа… умеет видеть будущее?..

— Может, завтра на кладбище мне съездить одно…

— Нет!!! — отрезала я.

Если мама там, то лучше узнать все сейчас. Я больше неизвестности не вынесу!

Я, сняв пижамную кофту, стояла перед ним, а он мою спину натирал разной пакостью. То есть, лекарством полезным. Я, морщась, обнимала ладонями пакет моих любимых сладостей. Большой. Вот вытерплю и сожру. Будет хоть какая-то радость в жизни! Хоть что-то хорошее.

Хотя меня мучили сомнения. Это совпадение с моими любимыми сладостями, так вовремя купленными. Эта история про водяного вампира, ставшего в новой жизни собакой, помесью сенбернара… и погибший сенбернар моей подруги, нечистокровный, которого, кстати, тоже назвали Каппой. И имена ее родителей, как и у гейши, и у ученого из тогдашнего папиного рассказа.

Да и… Синдзигаку. Он тоже был среди папиных историй. Мальчик, выросший среди людей, но ушедший к нелюдям. В усадьбу за светом полной луны.