Украинский национализм в начале XX века не имел своего «Mein Kampf». Идеология Украинской Народной Республики была далека от всех форм антисемитизма. У петлюровцев не было своего Розенберга. В 1918–1919-м на Украине фашистскими идеями еще и не пахло. Слова Михновского, что «москали», «жиды», поляки и венгры являются врагами украинского народа, на особую антисемитскую доктрину никак не тянут.

Сам главный атаман, очевидно, не был антисемитом. Когда Петлюра еще учился в Полтавской духовной семинарии, его за юдофильство прозвали «жидiвським батько». Трудно сказать, в самом ли деле он был филосемитом, или казался таким на фоне своего семинарского окружения. Тем более не был антисемитом женатый на еврейке Розалии Лившиц Владимир Винниченко.

С другой стороны, антисемитизм на Украине имеет давнюю традицию. В хатах еще висели изображения «козака Мамая», где на заднем плане рядом с оседланным казацким конем стояло дерево с повешенным вниз головой евреем. Поколения украинских селян росли, взрослели, мужали, глядя на эти картинки. Древняя тройная вражда (национальная, социальная и религиозная) с евреями не исчезла. И если религия перестала играть важную роль, то противоречия социальные и национальные никуда не делись. В еврее, пускай и самом бедном, продолжали видеть эксплуататора, мошенника и вообще негодяя. В годы мировой войны добавилось и новое обвинение: евреев начали подозревать в шпионаже. С первых дней рекой полились доносы, порой самые удивительные. Евреи будто бы прячут деньги «в яйцах кур ценных пород» и отправляют их в Германию[1396]. В лазаретах врачи-евреи «прививают солдатам сифилис и промышляют членовредительством»[1397]. Некий солдат М.Чепурной (видимо, украинец) писал родным в Черниговскую губернию: «Австрийские войска сделали подземный телехвон, то наши проклятые евреи всё передают, как наши войска, где стоят и куда движутся, то всё передавали покудова поймали, то их под расстрел и сейчас всех евреев грабим разбиваем и следует за то, что они везде хотят обмануть»[1398]. При этом антисемитизм не был явлением исключительно украинским и крестьянским. Военный врач Лев Наумович Войтоловский в своих воспоминаниях о Первой мировой ссылается на приказ генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта (от 20 марта 1915-го), где речь идет о евреях-шпионах: «Еврейские девушки, занимающиеся шпионажем в пользу противника, снабжены шифрованными документами австрийского штаба, по большей части зашитыми в подвязку, и носят шелковые чулки со стрелками»[1399]. И это писал не малограмотный украинский селянин, а высокообразованный русский генерал. Правда, знакомые Войтоловскому русские офицеры подняли этот приказ на смех.

В 1917 году атмосфера была уже такой, что евреи со дня на день ожидали погромов. Между тем ни русские либералы (кадеты) и социалисты, ни украинские эсеры, социал-демократы, социалисты-федералисты не были настроены антисемитски. Черносотенные партии были ликвидированы, Марков и Пуришкевич перешли на нелегальное положение.

Более того, Центральная рада ввела на Украине «национально-персональную» (экстерриториальную) автономию для евреев и других национальных меньшинств. Идею такой автономии разработали австрийские марксисты Отто Бауэр и Карл Реннер, а Украина стала первой страной, где ее решили воплотить в жизнь. Сразу после своей победы украинская Директория восстановила национально-персональную автономию. Украинцы этим до сих пор гордятся, хотя воплотить в жизнь идею политического и культурного равноправия национальных меньшинств было тогда просто невозможно. Либеральнейший закон особенно выделялся на фоне исторической реальности, что все больше напоминала времена Хмельнитчины и Колиивщины. Дмитрий Дорошенко писал, что уже осенью 1917-го украинские деревни были охвачены «аграрным движением погромного характера». Создание в правительстве УНР особого министерства по еврейским делам (во главе с евреем Пинхасом Красным) не могло спасти положения.

Андреа Грациози, один из крупнейших специалистов по истории Гражданской войны на Украине, находит в идеологии одной из украинских партий – у социалистов-самостийников – «протофашистские» идеи. К этой партии принадлежали известные и влиятельные люди – министр Иван Липа, генерал Осецкий, полковник, затем генерал Александр Шаповал. Однако реальное влияние социалистов-самостийников на народ стремилось к нулю.

Украинский антисемитизм в годы Гражданской войны не был идеологическим, политическим. Это был именно народный бытовой антисемитизм. Его носители не писали мудреных книжек, не разбирались в иудейской догматике, ничего не слышали о расовой теории. Они просто знали, что «жиды» – это враги. Евреев убивали так же, как убивали их далеких предков гайдамаки Гонты и Зализняка, козаки Хмельницкого и Кривоноса.

Трудно найти было на Украине тех лет силу, вовсе не запятнавшую себя антисемитизмом. Даже немецкие колонисты на юге Украины одно время сражались с «еврейским правительством Одессы»[1400].

Если украинский национализм не был антисемитским официально, то анархо-коммунизм махновцев и подавно: «…я воспитал в себе глубокую ненависть к антисемитизму еще со времен 1905–1906 годов»[1401], – утверждал сам Нестор Махно. Он не только декларировал интернационализм, но и внедрял его насколько мог энергично – винтовкой и шашкой. Еще когда Махно только вернулся в Гуляй-Поле, он столкнулся с явно антисемитскими настроениями. Местные евреи были на стороне гетмана и немцев, потому что им нравились мир и порядок, безопасность и борьба с погромщиками. Крестьяне же считали «жидов» предателями. Махно пришлось немало потрудиться, разъясняя землякам преимущество интернационализма. Да и евреев ему тоже удастся привлечь на сторону повстанцев.

И в окружении Махно встречались евреи, вспомнить хотя бы его легендарного начальника разведки Льва Задова[1402]. Поколения русских читателей хохотали над фразой: «…я Лева Задов, со мной брехать не надо. Я тебе буду пытать, ты будешь отвечать…» Между тем «пытать» по-украински значит «спрашивать». Лев Задов (Лейба Зодов, Лев Николаевич Зиньковский) мало чем напоминал образ одесского уголовника, сочиненный Алексеем Толстым. Даже внешне ничего похожего. Герой Алексея Толстого был «пышно кудрявый», а Задов на сохранившихся фотографиях – огромный детина, бритоголовый или с короткой стрижкой. Был он не одесситом, а родился на Донбассе, в еврейской земледельческой колонии Веселая, в бедной многодетной семье. Работал на металлургическом заводе (в доменном цехе). Стал анархистом, участвовал в «экспроприациях», попал на царскую каторгу.