том числе «рогатые», рассеченные на дольки, часто встречались в женских захоронениях. Ожерелья дополняли крупные просверленные каспийские раковины и дисковидные бусы, выточенные из них. Бельгийскую коллекцию можно завершить упоминанием костяных просверленных булавок, подвесок из зубов хищников, продырявленных эпифизов крупных животных (они напоминают пряслица) и приостренных наконечников стрел (Виноградов В.Б., Хашегульгов Б.М., 1986, с. 9–12, рис. 3–5; 1988, с. 80, 82–98, рис. 1-17). Здесь, конечно, перечислены лишь основные находки.

Следует обратить внимание на декор некоторых предметов. Это, прежде всего, пунсонная орнаментика на бронзовых булавках (в виде солнечных крестообразных дисков), конусах и полусферических колпачках (узор в виде лучей и концентрических кругов). Пунсон свидетельствует не о столь раннем возрасте памятника. На это же указывает обилие широколопастных височных подвесок. Два опубликованных каменных топорика также покрыты врезанным узором — насечками и зигзагами (Виноградов В.Б., Хашегульгов Б.М., 1988, с. 79, 90, рис. 9, 1, 2). Можно думать, что и эти предметы относятся к более позднему времени, чем основная масса изящно выгнутых топориков кабардино-пятигорского типа. Однако мы не считаем, что их можно относить, как и аналогичный топорик из сел. Мартан-Чу (случайная находка) к первым векам I тысячелетия до н. э., «если не к концу II тысячелетия до н. э.», как предлагают В.Б. Виноградов и С.Л. Дударев (Виноградов В.Б., Дударев С.Л., 1977, с. 25, 30). Они считают, что подобные топоры, могут принадлежать более раннему времени. Сейчас Бельтинский могильник датируется в пределах 1600–1400 гг. до н. э. и рассматривается в качестве «материнского» памятника и недостающего промежуточного звена на пути сложения «западного варианта каякентско-харачоевской культуры» (Виноградов В.Б., Хашегульгов Б.М., 1986, с. 22; 1988, с. 78; Ерзункаева К.З., 1979, с. 13).

Для того чтобы более строго подойти к вопросу о дате могильника Бельты 2 и его месте в системе памятников эпохи бронзы Северо-Восточного Кавказа, следует вспомнить еще три могильника, обнаруженных в Чечне.

1. Могильник у сел. Дай. Опубликовано три погребения — в яме, в склепе и в каменном ящике. В первой могиле лежал вытянутый костяк, головой обращенный к западу. В склепе, сложенном сухой кладкой, умерший лежал скорчено, на левом боку, головой на северо-запад. В ящике находились останки ребенка. Инвентарь — сосуды почти баночных форм, миски и кружки, бронзовые булавки с волютным навершием и пронизки; кремневые вкладыши и выемчатый наконечник стрелы (Ошаев М.Х., 1982, с. 30–43, рис. 1, 2).

2. Могильник Саади-Катар у сел. Комсомольского (Урусмартановский р-н). Исследовано два погребения в грунтовых ямах со скорченными костяками. Основной инвентарь — сосуды шаровидных форм с суженным горлом, отвернутым венчиком и четко обозначенными плечиками (ручки на самой широкой части тулова и чуть ниже его; орнамент налепной, в том числе в виде концентрических кругов), яйцевидной формы высокие двуручные сосуды, одноручные кружки, каменная грушевидная булава, игральные кости (альчики) с просверленным краем, бронзовые наконечник стрелы с пирамидальным жалом, «пуговка» и пронизка, а также каменный предмет, напоминающий оселок (с двумя отверстиями). На территории могильника, помимо того, были найдены пять глиняных статуэток животных, кремневые вкладыши и выемчатые наконечники стрел. Вероятно, данные находки (особенно статуэтки) более позднего происхождения (Багаев М.Х., 1986, с. 66–73, рис. 1–4).

3. Могильник у сел. Бачи-Юрт (на р. Гонсол). Открыто девять групповых могил со скорченными костяками. Основной инвентарь — миски, высокие и низкие сосуды округло-биконических форм, с ручками (в том числе «энеолитического вида») и без них. Орнаментальные псевдоручки, поясок, елочного узора. Некоторые сосуды покрыты обмазкой. Металлических изделий мало — это мелкие и крупные лопастные височные подвески (Ошаев М.Х., 1979, с. 51–69, рис. 1–4).

Если могильники Гинчи, Гатын-Кале имеют, несомненно, культурное сходство, которое может быть объяснено общей для них подосновой — куро-аракской культурой эпохи ранней бронзы (Марковин В.И., 1972в, с. 289; Гаджиев М.Г., 1991, с. 234–238), то теперь к ним можно присоединить еще и такие памятники, как Саади-Катар и в меньшей степени Бачи-Юрт. Далее мы поставили бы могильники Дай, затем Бельты 2 и Дуба-Юрт (из последнего могильника происходят каменный топор и сосуды округло-биконической формы (см.: Виноградов В.Б., Рунич А.П., 1969, с. 98, 126, рис. 6, 1–3). Таким образом, выстраивается ряд памятников, подводящих к возникновению каякентско-харачоевской культуры. Они могут являться тем несколько условным «недостающим промежуточным звеном», о котором писали археологи Чечни и Ингушетии (Виноградов В.Б., Ерзункаева К.З., 1979, с. 13–17; Виноградов В.Б., Хашегульгов Б.М., 1986, с. 22). Датировать комплекс названных памятников довольно сложно. Время их возникновения может охватывать большой период — с конца III тысячелетия до н. э. и почти все II тысячелетие до н. э. от его начала до последней четверти. Р.Г. Магомедов, деля гинчинскую культуру на две фазы, датирует их так: первую — переходом от ранней бронзы к средней, т. е. с последней четверти III тысячелетия до н. э. и до XVIII в. до н. э.; вторую фазу — от XVII–XVI вв. до н. э. и переходом к поздней бронзе — XV в. до н. э. (Магомедов Р.Г., 1992, с. 16). Его схема мало отличается от принятых нами датировок.

В 1974 г. М.Г. Гаджиев предложил новую трактовку гинчинской культуры. Прежде всего, им был расширен ее ареал за счет включения всей юго-восточной части Чечни с такими памятниками, как Курчалоевское поселение (Марковин В.И., 1963б, с. 64–67; Ошаев М.Х., 1971, с. 72, 73) и могильники Гатын-Кале, Харсеной и Дуба-Юрт (Гаджиев М.Г., 1974а, с. 24–28). Следует заметить, что могильник в Дуба-Юрте почти не содержал находок, его сопоставление с могильником Гинчи требует проверки. Харсенойский могильник обладает своими особенностями. В нем, к примеру, обнаружены не склепы, а могилы в виде ям. Инвентарь Харсеноя к тому же не содержал круглодонной посуды.

Несомненно, Гатын-Кале и Гинчи содержат близкие, но опять-таки не идентичные материалы, а то сходство, которое прослеживается по конструкции склепов прямоугольного плана, отдельным формам керамики и литым подвескам северокавказского типа, свидетельствует об относительной одновременности данных памятников и общей подоснове в их происхождении. Само название «гинчинская культура» несколько суживает представление о всем многообразии памятников, которые уже известны в Дагестане и Чечне. Было бы вернее называть данную культуру «гинчинско-гатынкалинской» по наименованиям двух ведущих памятников древности. Такое объединение устранило бы отмеченные несоответствия. Но и в этом случае возникают определенные сомнения.

Если для гинчинской культуры утверждается, что «она сложилась на основе северо-восточного локального варианта куро-аракской культуры раннебронзовой эпохи» (Гаджиев М.Г., 1974а, с. 28), то здесь надо было бы уточнить степень (или формы) ее связи с памятниками «карабудахкентско-гонобского этапа», которые хронологически занимают промежуточное место между «куро-араксом» и «гинчи».

М.Г. Гаджиев выделяет не только гинчинскую культуру эпохи средней бронзы, но и для «центральной части приморского Дагестана» — великентскую, для «района среднего Сулака» — присулакскую культуру (Гаджиев М.Г., 1987б, с. 40). Не вызывает никакого возражения