Хотя российские «патриоты» требовали войны до победного конца, война не пользовалась популярностью в стране, было немало случаев массовой сдачи в плен, Россия не выиграла ни одного крупного сражения, революционное движение подтачивало силы империи. Поэтому голоса сторонников скорейшего заключения мира становились все слышнее и в российской элите. 12 июня Россия ответила на предложение американского президента положительно, однако она медлила в части практического осуществления переговорной идеи. Последним аргументом в пользу скорейшего мира стала оккупация японцами Сахалина. Считается, что к высадке на Сахалин Японию подтолкнул Рузвельт, чтобы Россия стала сговорчивее.

Передовые части 13-й дивизии высадились на Сахалине 7 июля. Регулярных войск на Сахалине находилось совсем немного, пришлось вооружать каторжан. Несмотря на обещание за каждый месяц участия в обороне списывать по году заключения, дружинники сдавались сотнями. Единого руководства не существовало, с самого начала ставка была сделана на партизанскую войну. Среди защитников острова погибло 800 человек, в плену оказалось более четырех с половиной тысяч. Потери японской армии составили 39 человек[328]. По свидетельству очевидца, японские солдаты «массы мирных жителей избивали без всяких причин, женщин насиловали, других женщин и детей рубили и расстреливали так же, как мужчин; русских каторжников множество и массами расстреляли под предлогом, что „этот народ, мол, ни к чему не годный“; даже умалишенных больных повытаскивали из госпиталя и расстреляли; а другие массы каторжников, как скотов, перевезли в Де-кастри и бросили без пищи…»[329]. Отец Николай объяснял эти жестокости тем, что на Сахалине не оказалось иностранных корреспондентов.

Мирные переговоры должны были состояться в крошечном американском городке Портсмут. Огромная толпа провожала японскую делегацию во главе с Комура в порту Иокогамы. Рядовые японцы были уверены, что ему удастся добиться от России огромных уступок. Но сам Комура знал, что это не так. Уже предвидя реакцию «народа» на исход предстоящих переговоров, Комура тихо произнес: «Когда я вернусь, эти люди превратятся в бунтующую толпу и встретят меня комьями грязи или стрельбой. Так что лучше сейчас насладиться их криками „банзай!“»[330].

Портсмутская конференция началась 9 августа, а закончилась уже 29 августа. Переговоры проходили в лихорадочном темпе. Никто не хотел воевать, обе стороны показали склонность к компромиссу. Уровень российской делегации был выше – ее возглавлял председатель Совета министров С. Ю. Витте. Хотя формально перемирия объявлено не было, боевых действий в это время не велось.

Комура Дзютаро

Из публики мало кто ожидал, что Витте, а вместе с ним и всей России, удастся добиться «почетного» мира. И только специалисты отдавали себе отчет: да, Япония победила, но она истощена не меньше России. Поскольку Япония вела по преимуществу наступательную войну, ее людские потери оказались значительно более тяжелыми (50 тысяч убитых у России и 86 тысяч у Японии). Госпитали были забиты ранеными и больными. Ряды солдат по-прежнему косила бери-бери. Четверть японских потерь под Порт-Артуром была вызвана этой болезнью[331]. В армию начали призывать резервистов и юнцов уже следующего года призыва. Пошли разговоры о том, что вскоре минимальный рост солдат снизят со 150 до 147 сантиметров. Всего же за время войны был мобилизован 1 миллион 185 тысяч человек – около 2 процентов населения[332]. Солдаты устали, боевой дух падал, в метрополии росли цены и налоги, внешние долги были огромными.

Рузвельт считал выгодным для Америки, чтобы в результате подписания мирного договора ни одна из сторон не получила решающего преимущества. И тогда после окончания войны две страны продолжат противостояние, а американским интересам в Азии не будет угрожать опасность – ни «желтая», ни «славянская». Победа Японии уже нанесла первый удар по американским интересам. Поверив, что Западу можно противостоять, китайцы «осмелели» и стали бойкотировать американские товары.

Симпатии американской общественности склонялись в пользу России. Даже не столько самой России, сколько Витте. Комура был низок ростом, болезнен и малосимпатичен. В Японии его прозвали «мышкой». Хмурый и закрытый для общения, Комура производил весьма неблагоприятное впечатление и на американцев. Это впечатление накладывалось на антияпонские настроения, которые были достаточно сильны среди «простых» американцев. В Америке к этому времени проживало уже около 100 тысяч японских эмигрантов. Многие считали, что, соглашаясь на грошовую зарплату, японцы лишают их рабочих мест. Профсоюзы требовали изгнать японцев. Американцы видели, что японцы живут компактными колониями, не желают смешиваться с местным населением, принимать христианство и становиться «настоящими» американцами. Они утверждали, что многие японки зарабатывают свой кусок хлеба проституцией.

В этом смысле выбор Америки в качестве места для переговоров оказался, возможно, не самым приятным для японской делегации. Однако антияпонские эмоции не оказали никакого влияния на реальный ход переговоров. Простые американцы еще не знали, что Америка уже успела заключить с Японией тайный договор: Рузвельт признал японский протекторат над Кореей, а Япония согласилась на управление Филиппин Америкой.

Витте пытался подстроиться под улыбчивых американцев. Он жал руки обслуживающему персоналу, любезничал с журналистами, заигрывал с настроенной (ввиду государственного антисемитизма) против России еврейской общиной и старался не показать виду, что России нужен мир. Он утверждал, что в этой войне нет победителя, а если нет победителя, то нет и побежденного. В результате он «сохранил лицо» и отклонил некоторые требования Комура. Так, Россия отказалась выплачивать контрибуцию. Витте отвел и требование передать Японии интернированные в нейтральных водах российские военные суда, что противоречило международному праву. Не согласился он и на сокращение российского военного флота в Тихом океане. Для российского державного сознания это являлось немыслимым и заведомо невыполнимым условием. Однако японские переговорщики прекрасно понимали, что Россия никогда не пойдет на эти требования. Они выдвигали их только затем, чтобы, отказавшись от них, показать «гибкость» своей позиции. Их главный интерес заключался совсем в другом.