— Увидишь, — пообещал мне инспектор. — Только сперва покажи, где того человека встретила. Если следы остались, времени лучше не терять.

Я показала.

Ограда, куст сирени.

— Слепое пятно, — зло сплюнул Крейг. Поглядел на ректора, будто тот в чем-то виноват. — Слепое пятно, фон от портала, ты понял? Даже если бы она видела сквозь иллюзии, ничего не разглядела бы!

— А ваши люди? — спросил Оливер.

— Мои говорят, Саймон был. Отклонений не заметили. Но время — не больше пяти минут. Если качественная маска: слепок ауры, кровь, личные вещи… Скажу, чтобы поработали с ним. Менталистов подключу, пусть вспоминает, где и с кем пересекался, что терял, царапины, кровь из носа…

Мне это было неинтересно. Мелькнула мысль, как измучают Саймона полицейские спецы, выжимая нужную информацию, но в голове надолго не задержалась. Он же Стальной Волк, а ментальные щупы — не больнее прямого в челюсть.

— Если я уже не нужна, можно мне…

— Элизабет, мне кажется, вам не нужно…

— Вам кажется, — перебила я ректора, так же, как он не позволил договорить мне. Посмотрела на Крейга: — Инспектор, вы обещали.

— Идем, — вздохнул тот. — А ты, милорд, за старшего пока побудь.

— Я и так тут за старшего, — горько прозвучало в ответ.

Крейг остановился перед закрытой дверью. Взялся за ручку.

— Ты только не плачь при нем, ладно? А выйдешь, тогда уж…

Сам он не зашел. Сказал, что был уже и после еще заглянет, а постоянно там сидеть — тяжко.

Правильное слово. Мне тоже было тяжко. И тем докторам и сестрам, что находились в хирургической палате, где на высокой кровати лежал, по плечи накрытый простыней, их заведующий.

Глаза закрыты. Лицо серое, словно запыленное. Но не каменное. Пока…

— Мисс Аштон, — доктор Кленси заступил мне дорогу. — Вам нельзя здесь находиться.

— Почему?

— Это…

— Кленси! — хриплый голос заставил вздрогнуть не только любителя поить чаем мертвых котят, но и всех, кто был рядом. — Выйдите. И остальные… кроме Бет…

— Но, доктор Грин, я…

— Во-первых, я пока еще тут главный. Во-вторых… уважайте желание умирающего, что ли…

Не знаю, какой из доводов подействовал, но скоро в палате не осталось никого, кроме нас с Эдвардом. С Эдом. Теперь я могла его так называть. Пусть пока еще не вслух.

— Бет, вы здесь? — глаз он не открыл, но голову с трудом повернул.

— Да.

— Наверное, я вас… скомпрометировал, когда выгнал всех, чтобы остаться с вами наедине.

— Не страшно, — я погладила его по волосам. — Вы достойный человек, вам можно.

— Я… умираю, кажется…

— Нет! — я затрясла головой.

— Да. Так бывает…

— Нет! Даже не думайте! Слышите? Вы у меня еще поживете!

— У вас? — на посеревших губах появилась знакомая усмешка. — Нет, Бет, нет… Кто мне позволит жить в женском общежитии?

— Вы…

— Невыносим. Невозможен. Я помню. Но это ненадолго, потерпите…

— Не смейте так говорить, — всхлипнула я.

— Это правда, Бет. Я всегда говорю правду… почти всегда. А они не говорят… Василиск, да? На вас защита от ядов, но если это что-то экзотическое… Я подумал: василиск, гидра или мисайский гриб — редкие, но достать можно. Мне вводят антикоагулянты, разжижают кровь… Значит, василиск. Я прав?

— Да, — сказала я коротко, чтобы он не услышал в моем голосе слез.

— Голова работает. Вы понимаете… все, что я скажу дальше, тоже не предсмертный бред. А я скажу…

— Не нужно…

— Все еще убегаете, мышка моя?

— Нет. Не хочу так.

— Думаете, я хочу? Но это… скромная просьба. Две просьбы. Во-первых, сейчас вы уйдете. Уйдете и не вернетесь, пока все не кончится. Даже если вам скажут, что я хочу вас видеть. Я боюсь, что не до конца буду в здравом уме и… Видеть вас я все равно не могу. Глаза уже… Не приходите. Обещайте, что не придете.

— Нет…

— Обещайте, Бет. Простимся сейчас, как… друзья…

— Друзья? — мне уже не плакать хотелось — выть в голос.

— Да. И вторая моя просьба, как к другу… Пойдите в мой кабинет. В верхнем ящике стола… ежедневник… Заберите его. Не хочу, чтобы он попал в чужие руки. Там нерабочее… не только рабочее.

— Рисунки, я видела. Извините.

Погладила его по щеке и закусила губу, поняв, что он не чувствует моих прикосновений. Но говорит еще. Улыбается, хоть и заметно, каких усилий ему это стоит.

— Видели? И как?

— Красиво. Эльфы. Эльфийки. Едино…

Я осеклась на полуслове. Сглотнула комом стоявшие в горле слезы.

— Единорог, — проговорила осторожно, боясь спугнуть робкую надежду. — Вы говорили, его кровь — абсолютное противоядие. Значит…

— Никто не позволит…

— Только не умирайте, — приказала я. — Дождитесь меня.

— Бет…

Я не слышала, что он говорил мне вслед. Гораздо важнее, что он скажет, когда я вернусь. И что скажу ему я.

Добираться в эльфийское посольство бегом слишком долго, но, чтобы воспользоваться портальной сетью, нужен был проводник из старших магов. Например, ждавший в коридоре Крейг. Я вцепилась в него и поволокла к выходу, попутно объясняя свой план. В глазах полицейского, сейчас ни капельки не косивших, вспыхнула радость, но тут же потухла. Потому что эльфы. Законы, правила, дипломатические отношения и прочая внешняя политика.

— Нужно попытаться, — сказала я убежденно. — Я сама поговорю с послом, как частное лицо. Не можем же мы просто сидеть и ждать, пока он умрет?

То ли инспектор не хотел сидеть и ждать, то ли, посмотрев на меня, решил действовать по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало», но через минуту мы стояли у ворот посольства.

— Леди Элизабет Аштон, — представилась я стражу у калитки. — К лорду Эрентвиллю. Полагаю, он знает, по какому вопросу.

Общения с Грайнвиллем хватило, чтобы понять: эльфы в курсе всего, что происходит в академии, и новости, неизвестно по каким каналам, они узнают одними из первых.

Страж склонил на несколько секунд голову, словно раздумывал, что ответить, а затем, распрямившись, проговорил с равнодушной вежливостью:

— Лорд Эрентвилль вас примет. Без сопровождения.

Крейг, сам не желавший влезать в международные отношения, не протестовал.

На крыльце особняка меня встретила леди Каролайн, прекрасная и печальная.

— Мне очень жаль, — проговорила она с почти человеческой искренностью и истинно эльфийской сдержанностью.