А когда за окнами уже стемнело, появился Грайнвилль.

— Мир волнуется, Илси, — сказал он мне.

— Из-за того, что я упала в яму?

— Даже если бы ты не падала.

— Реальность снова меняется, — сказала я, почти не сомневаясь в том, что он ответит на это.

— Мир справится. Одна переписанная судьба — песчинка. Мир отторгнет ее, если не сможет принять. Сведет к минимуму ее влияние на других. Лишит того человека друзей, не позволит иметь потомков, обесценит его деяния. Мир волнуется из-за тебя, Илси. Только из-за тебя.

— И что мне делать? Я не ты, мне мир не дает подсказок.

— Он никому не дает подсказок, — безмятежно улыбнулся эльф. — Он просто говорит, а я слушаю. Каждый может научиться слышать, хотя бы немного. Это помогает определиться со своими мыслями и чувствами.

— Угу, с чувствами не мешало бы, — пробормотала я. — Правда помогает? И что же мир говорит тебе о леди Каролайн?

Я не собиралась заводить разговор о его «пока еще», а возможно, «никогда уже» не невесте и даже не думала нарушать данного ей слова, но меня задело то, с какой уверенностью он вещал об умении слушать и слышать, когда у самого под носом беспринципная девица флиртует с «достойным» человеком.

Но эльф не заметил издевки. И улыбаться не перестал.

— О ней мир не говорит. О ней он поет.

Я позавидовала ему в тот миг.

Мой мир не пел, только всхлипывал тихонько…

Утро было не мудренее вечера. О ночи, прошедшей в странных снах и тревожных пробуждениях, и вспоминать не хотелось.

В последний раз, испуганно вскочив на кровати, я решила больше не засыпать, а когда небо за окном посветлело и затопали по подоконнику суетливые голуби, натянула полосатый больничный халат и пошла в уборную. Долго умывалась, словно надеялась смыть остатки невнятных страхов, свинцовыми тенями залегшие вокруг глаз. Репетировала перед зеркалом улыбку. Собирала растрепанные волосы. За все это — долгую возню и переглядывание со своим отражением — незнакомая тетка с въевшимся в лошадиную физиономию выражением брезгливой злобы обозвала меня бесстыжей девкой. Я пожелала тетке доброго утра и вернулась в палату.

Заглянула пожилая сестра — спросила, буду ли я овсянку с чаем. На чай я согласилась, а вместо овсянки у меня были булочки с корицей, которые принесла леди Пенелопа.

Кроме булочек я получила недлинную лекцию об осторожности на кладбищах и совет заказать у артефакторов специальный оберег, защищающий хронических неудачников, а попутно узнала, кем была встреченная мною в уборной неприятная дама. Была она, как оказалось, племянницей мэра Ньюсби и в лечебнице присутствовала в качестве сиделки той самой жертвы набедокуривших студентов, о которой говорил накануне Крейг. Дамочка состояла в комитете чего-то-там-блюстителей и, по ее словам, охраняла в нашем гнезде разврата против воли попавшую сюда невинную душу. Невинная душа ютилась в дебелом теле сорокалетнего мужика, гуляки и пьяницы, который со своими собутыльниками приставал в трактире к девчонке-разносчице, бывшей то ли подружкой, то ли просто знакомой одного из вступившихся за нее молодых магов. Наставница полагала, что именно тот факт, что ссора завязалась из-за хорошенькой девушки, и не давал покоя чванливой комитетчице, которая красотой не блистала и была старой девой в самом дурном смысле. Бесстыжие девки виделись ей повсюду, не только в больничных уборных; в трактирах же, по ее мнению, работали окончательно павшие особы, ибо не желали бы, чтобы их щупали пониже спины, — шли бы служить в пристойное место или сразу в монастырь. В сиделки эта блюстительница однобокой морали пошла не из человеколюбия, а чтобы помешать руководству академии заключить мировую с «невинной душой». Леди Пенелопа считала, что племянница ньюсбинского градоправителя науськивает «жертву» непременно судиться и, кажется, уже преуспела в этом подстрекательстве.

— Противники магов у власти могут так раздуть этот случай, что академию измучают проверками, — добавила наставница. — В конце учебного года, представляете? А на милорда Райхона некоторые давно зуб точат.

— Думаете, эту блюстительницу специально подослали?

— Думаю, она тупая курица, — со свойственной ей прямотой ответила настоящая леди. — Но если ей не помешать, найдутся люди, которые сумеют использовать ее тупость и жадность ее дядюшки, надеющегося что-то выиграть от грядущего процесса.

Академии и непосредственно ректору грозили серьезные неприятности. Не серьезнее, чем искажение реальности, но с этим тоже нужно было что-то решать. И, как ни странно, я нашла решение. Как раз странное решение и нашла, когда после ухода наставницы перебирала, в надежде разложить по полочкам, ту ерунду, которой была завалена моя голова.

Запахнула плотнее халат, пригладила волосы и отправилась на первый этаж, пока запал не иссяк. Выходной, да, но разве для Грина это повод не явиться на работу?

Не повод, подтвердила дежурная, но по выходным доктор приходил обычно ближе к десяти.

— Доброе утро, Бет. — Он появился без пяти десять и ничуть не удивился тому, что я топчусь у его кабинета. — Что-то случилось?

— У меня просьба… несколько необычная. Можно войти?

— Да, конечно, — он распахнул передо мной дверь.

В кабинете я дождалась, пока он снимет пальто и повесит его на вешалку.

— Так о чем вы хотели попросить?

— То приворотное зелье — вы его не уничтожили? Оно у вас? Здесь?

— Предположим.

— Можете мне его дать? Это не для меня. Для… общего блага.

— Да-а, — растянул он. — Ну что же, внимательно вас слушаю.

План я изложила быстро и четко, на удивление ни разу не сбившись.

— Какое коварство! — восхитился Грин. — Воистину в духе женских романов. А вы уверены, что реакция последует именно та, на которую вы рассчитываете? Вдруг дама воспримет… э-э… происшествие благосклонно?

— Я доверяю мнению леди Райс, — сказала я, пропустив шпильку о романах. — А она составила четкий психологический портрет. К тому же тот тип не стихи читать начнет, полагаю. Вы же сами говорили, что действие приворота зависит от фантазии. Не думаю, что у завсегдатая питейных заведений ее хватит на что-либо, кроме поиска удобной поверхности.

— Согласен. С фантазией там неважно.

— Так вы дадите мне приворот?

— Нет.

— Но…

— Во-первых, с вашей удачей, мышка моя, вы половину флакона выльете на себя, а это чревато телесными повреждениями. Для тех, кто встретится на вашем пути. Я помню, как неласковы бывают эти ручки. А во-вторых, у вас, в отличие от меня, нет причин наведаться к несчастной жертве злокозненных магов.

— То есть…

— Да, — он ухмыльнулся, подтверждая, что маги таки злокозненны, по крайней мере некоторые из них. — Возвращайтесь в палату и ждите результатов. Полагаю, вы их услышите.