Когда до околицы осталось совсем немного, до нас донеслось бренчание балалайки. Сразу представилось, как девки сидят на завалинке, лузгают семечки и отмахиваются от назойливых ухажеров. А парни выпячивают груди и, словно барды и менестрели, или как восточные акыны на айтысу соревнуются в сочинении непристойных частушек.

Но, миновав околицу, мы убедились, что главная улица пуста. Звон балалайки доносился с крайнего двора. На завалинке покосившейся избенки сидел морщинистый старичок в драном треухе, с прилипшей к губе недокуренной "козьей ножкой" и тренькал по струнам.

- Доброго здравия, почтенный, - сказал ему Вольф, и мы тоже присоединились к приветствию.

- И вам не хворать, добрые путники, - прошепелявил старик.

- Не скажите ли, уважаемый, нет ли в вашей деревне трактира или постоялого двора?

- Нету, - ответил дед. - Трактир погорел, когда я еще таким как ты был. А постоялый двор тута держать некому. Выгоды нет никакой - проезжающих мало, а налоги большие.

- Кому ж налоги платите, барину?

- Да не, какой там барину. Самому ентому, как бишь его, чародею, магу, тьфу! И не упомнишь, как звать-то!

- Бэдбэару?

- Ага, ага!

- А на ночлег кто-нибудь пустит?

- Дык ета, как не пустить? Ступайте, вон, третья изба справа. Там вдова одна живет, бездетная, она и приютит…

- Спасибо, добрый человек.

- И вас храни Господь! Огоньку не будет?

Я бросил ему коробок спичек. Он раскочегарил свою "козью ногу" и снова забренчал на балалайке, а мы двинулись по указанному адресу.

Вдова как раз возвращалась с огорода, неся в подоле огурцы и зелень.

- Доброго здравия, - обратился к ней Вольф, он сегодня выполнял роль дипломата.

- Благодарствую. И вам того же

Ей было на вид около сорока пяти и здоровье, судя по всему, крепкое, что называется кровь с молоком.

- Пустишь, хозяюшка, на ночлег?

- Отчего ж не пустить, коли люди хорошие. А ежели с каждого по три грошика, так еще и отхарчую.

- Будь любезна. Как зовут-то тебя?

- Марфой с детства кличут. Ставьте лошадей в стойло и в хату милости прошу.

Она открыла плетневые ворота, впуская нас на подворье. Подворье у Марфы оказалось богатое: рига, амбар, сараи всякие. В одном стояла корова, в другой, пустой, мы завели своих коней, расседлали, и они захрумкали сеном. В избе пахло свежевыпеченным хлебом. Горница - просторная и чистая, ничего лишнего: лавки, стол, пара сундуков, комод, зеркало. Образа были задернуты занавеской, да, собственно, молиться из нас никто не собирался.

- Вы располагайтесь, - сказала Марфа. - А я насчет ужина похлопочу.

Я с наслаждением растянулся на жесткой лавке. После целого дня, проведенного в седле, не было ни одного участка тела, который бы у меня не ныл. В горницу влетела девчушка, лет пятнадцати-шестнадцати, миловидная, но ее уродовала огромная бородавка около носа. Увидев нас, девушка смутилась, сдернула с головы красный платок и закрыла им пол-лица.

- Ой! А где баба Марфа?

- На кухне, милая, - ответил Вольф, плотоядно улыбаясь.

Девчонка смущенно хихикнула и скрылась, захлопнув дверь. Через некоторое время вошла Марфа, неся чугунок с дымящейся картошкой, присыпанной укропом

- …ступай, Матрена, - говорила она, заканчивая, видимо, разговор с девушкой. - И не забудь: по полной луне перевяжи на ночь волосом и накрой черным платком. Наутро - как рукой все снимет. Ну, ступай! Вот, кушайте, гости дорогие, чем Бог послал - со мной переслал.

Конец реплики был уже адресован нам. Она поставила чугунок на стол, принесла еще огурцы свежие, огурцы соленые, грибочки и сало.

- Эх, закусон пропадает, - посетовал я, жалея о том, что оставил у бабки в избе командорову флягу.

Но Лешек оказался предусмотрительнее меня. Из недр своего рюкзака он извлек знакомую мне баклажку. Надеюсь, вы не забыли о ее чудесном свойстве никогда не оставаться сухой. Как умудренный опытом человек, я предупредил:

- Только по ма-а-аленькому глоточку!

- По большому, - не согласился со мной Вольф.

- Хорошо, по ма-а-аленькому большому глоточку.

Печь, ввиду наличия отсутствия дров, уже много дней топилась соломой А потому кирпичи к утру остывали и уже не грели тело, а наоборот, тянули тепло из него. Проснувшись и поворочавшись с богу на бок, пытаясь согреться, Лева Зайцев решил, что пора вставать, но не спешил открывать глаза, оценивая обстановку в доме. Обстановка подсказывала ему, что все уже на ногах и, кажется, позавтракали. Без него. Даже не удосужились разбудить.

Спрыгнув с печки, он увидел еще сидящих за столом детишек. Мать их, то есть свою жену, Лева в избе не обнаружил, значит вышла во двор. Сев за стол, он потрепал ребятишек по головам, подмигнул им и улыбнулся. Изобразив рукой человечка, пальцами зашагал к чугунку, стоявшему в центре стола.

- Топ-топ, ну-ка, ну-ка, посмотрим, что тут папке есть покушать. Папка у нас голодный, как лев! Р-р-р!

Дети засмеялись. Скинув крышку с чугунка, Лева убедился, что он пуст. В горницу вошла жена. Прошла мимо него, как мимо пустого места, делая вид, что не замечает.

- Мусик, а где же завтрак? - возмущенно протянул Лева.

- А где деньги?!

- Будут деньги, ты же знаешь, зарплату задерживают…

- Вот получишь, тогда и позавтракаешь, пообедаешь и поужинаешь!

- В огороде ничего, что ли, не растет, корова, что ли, не доится?

- А то не знаешь! Капусту всю почти поели - из незрелой все лето серые щи варила. Хоть чуть-чуть на закваску оставить! Огурцы, вот, последние сняла солить. Репу не дам, хоть она пусть дозреет. Молоко - детям, остатки продаю, надо же и пастуху заплатить, соль, мыло покупать надо. Хочешь есть - иди, вон, морковки надергай, да грызи. Ты же у нас Зайцев!

- Я - Лев!

- Ах, подумайте! Мясо, значит, ему надо. Так иди и заработай! Срам какой, сборщик налогов - и без гроша ходит. Детей нечем кормить, слыханное ли дело?!

- То есть как это: без гроша? А по весне три рубля золотом кто принес? А колец зачем ты столько накупила, у тебя что, двадцать четыре пальца? А жемчуга - вона, шкатулка целая!

- Это на черный день! Мало ли, а вдруг война? Настанет черный день, а мы совсем голые. А ты уж постыдился бы. Вон, в Нидвораеве, жена сборщика налогов - в парче, да в атласе, да в мехах! В бричке ездит, сапоги сафьяновые носит. Да у них, что ни день - зарплата… Боятся селяне, вот и несут. А ты у меня? Тьфу, глаза б не глядели!

- Ну завелась, закипела! - возмутился Лева. - Ну, пойду, ну и заработаю. Что я могу сделать, если деревня наша - голытьба одна! Что я, к деду Парфёну за бабками пойду? Он как последнюю старуху свою схоронил, так сам по дворам махорку стреляет.