сладкий запах апельсина и корицы, прикосновение её нежных губ к моим, как она гладила мои щёки мягкими руками и так мило улыбалась, – взгляд Петра Иваныча стал будто бы устремлённым в прекрасную даль, стал полным воодушевления. – У неё были такие красивые волосы, что не передать словами…

– Она здравствует?

– Нет, – ответил Пётр Иваныч упавшим голосом. – Погибла через два дня после того, как пала Стена Владимира. Корабль, на котором она летела, захватили англичане и…

Взгляд Петра Иваныча застыл на одной из искусственных свечей. Тяжесть повисла в воздухе. Я не стал просить Петра Иваныча продолжить, лишь ждал, когда он выйдет из оцепенения. Вскоре он возобновил рассказ:

– Она была беременна тогда, второй месяц, – сказал он шёпотом, но я всё равно почувствовал, как его голос дрожит. Пётр Иваныч продолжал смотреть на свечу. – Они пытали её, снимали это на видео, – тут он медленно повернул голову ко мне, его глаза утонули глубоко в глазницах, – они нашли меня и оставили мне его в почтовом ящике. Не знаю, как, честно. Может, нашёлся курьер, как они таких людей называют. Видео было на маленьком накопителе. Я видел, что там было. Они смеялись, когда она плакала от боли, пытались дразнить её на ломаном русском языке, когда она молила о пощаде. Как и многих, кого они тогда замучили. Накопитель лежал, завёрнутый в эту бумагу. Посмотри.

Пётр Иваныч достал из кармана сто раз мятый кусок белой бумаги. На нём неаккуратными, косыми буквами было написано следующее: «VZNРАN РУСС ПЕРVЫN VNКТОРNR NНGАLN ОРУZNR». Я расшифровал это так: «Взирай, русский, на первую победу английского оружия». Англичане, напоминаю, называли себя «ингали», это предпоследнее написанное на бумаге слово. Внутри меня начала закипать справедливая злость.

– Это чудовищно! – сказал я, не скрывая эмоций. – Какая ещё победа? Это же были гражданские люди.

Пётр Иваныч взял из моих рук бумагу и медленно покивал. Его дыхание стало сбивчивым и чуть более шумным, видимо он пытался сдержать слёзы. Я понимал его печаль и не торопил. Мне самому торопиться было уж точно некуда.

– Я думал, что сойду с ума, когда смотрел это видео. Я быстро уничтожил накопитель, чтобы даже соблазна не было посмотреть на это вновь. Ко мне далеко не сразу пришло осознание, что моей милой Танечки больше нет. Она не приедет ко мне из Высокоградья, чтобы мы жили вместе, растили сыновей, строили своё совместное счастье. Равно как не вернутся и все остальные, кто погиб тогда. И во многих других таких кораблях, по несчастью оказавшихся слишком близко к Стене.

И вновь Пётр Иваныч замолчал. По его щеке вдруг прокатилась слеза, я её успел заметить до того, как он смахнул её. Злость внутри меня сменилась печалью и жалостью к батальонному психологу.

– Я лишился сна, боялся увидеть в нём её лицо, – продолжил он. – Даже на мгновение. У меня больше нет её фотографий, мне очень страшно смотреть на них. Но когда я всё же уснул спустя несколько дней, я вдруг увидел перед собой свечку. Похожую на эту, но настоящую, восковую. А вокруг тьма. Я увидел в этой тьме его фиолетовые глаза. Взор такой ласковый и добрый, но при этом жёсткий и острый, как лезвие бритвы.

– Чей взор?

– Евгения, – тихо сказал Пётр Иваныч и указал на свой медальон с зелёным драконом. – Его взор.

– Так вот чей это Культ, получается, – прошептал я. Затем спросил громче. – Что было дальше?

– Он дал мне надежду. Надежду, что у меня получится отомстить. За всех. Взамен я должен найти ему Посвящённого. Равно как должны и сотни других, подобных мне.

– Они тоже хотят за что-то отомстить?

– Быть может. Я не могу знать, я не находил подобных себе. Все инструкции передаёт мне лично Евгений через сон. Я каждую ночь смотрю во сне на свечу и жду его голоса, который меня бы направил.

– Как марионетку? – осторожно спросил я. У меня с его слов почему-то сложилось именно такое впечатление.

– Нет, ни в коем случае. Иначе и ты тогда лишь марионетка в руках своего начальства. Но ведь это не так.

– Но кто он, этот Евгений?

– Дракон и Покровитель. Как Владимир.

– И за кого он? За Порядок?

– Он за Россию, – Пётр Иваныч посмотрел на меня многозначительным взглядом. – Он сам есть её истинная память.

– То есть? – действительно не понял я. – Это как?

– Он ещё задолго до Владимира обратил свой взор на нас, русских людей. Когда мы ещё жили на Земле. Он следил за нами столетиями. Он переживал вместе с нами все победы и поражения, печалился, когда мы погибали в огромном количестве развязанных не нами войн, и искренне радовался нашим великим достижениям. Столетие за столетием он наполнялся страшной злобой на тех, кто несправедлив по отношению к нам, кто насмехается над нашей ментальностью, постоянно обманывает нас, измывается над нашей верой в будущее, где все могли бы быть равны друг с другом, где не будет высших и низших наций. Его злоба была бессильна, ибо он не мог ни на что повлиять, Земля была защищена от большинства воздействий из третьего мира-измерения. Когда мы выбрались за пределы Солнечной системы, он сразу попытался создать своих посланников, но самое главное из высших существ не позволило ему этого сделать. Видите ли, он выбивался из концепции противостояния Порядка и Упадка. Он стал действовать по-другому…

– Выбирать людей, к которым легко залезть в разум? – попробовал предположить я.

– Да, – кивнул Пётр Иваныч. – Именно так.

– Значит, вы ищете Посвящённого. А кто может таковым стать?

Я вдруг почувствовал дуновение ветерка из приоткрывшегося окна возможностей. Быть Посвящённым – великая честь и возможность влиять на вещи большого масштаба.

– Любой, в ком Евгений увидит потенциал. Будь уверен, он видит всё. Может, даже следит сейчас за нами…

Пётр Иваныч произнёс это с интонацией настолько загадочной, что я на мгновение ощутил взгляд третьей пары неведомых глаз, словно бы смотрящих отовсюду.

– Хочешь узнать? – спросил Пётр Иваныч и указал на свой медальон. – Коснись его. В нём заключена частичка Евгения. Нужно сперва понять, сможешь ли ты вообще встретиться с ним.

– Разве не все могут?

– Те, в ком сильно малодушие, не могут. Евгений отвергает