возможность жить честно? По статистике каждая третья купюра в мире имеет следы кокаина. Каждая третья. А пять процентов наличных, находящихся в обороте — фальшивые. Одно преступление наслаивается на другое. Половина человечества сидит на берегу реки помоев отделенное от жижи пыльными томами законов, а вторая плавает в ней. К какой категории отнести нас, я не могу сообразить. Как амфибии мы можем жить и в той и в другой среде. И это не самая приятная способность.

Наш рыдван медленно катит по подъездной гравийной дорожке к группе домиков. Нора старого трилобита резко выделяется на их фоне наличием горшков герани (она лечит ревматизм), огромных зарослей расторопши (отит, парез лицевого нерва), топинамбура — выше человеческого роста (ишиас, осложнения брюхеита), валерианы (запоры и диарея), крайне полезного лопуха (настойка на спирту для хорошего настроения), бегонии (чай, геморрагическая лихорадка Эбола), сладкого картофеля (лихорадка Денге, укусы мухи цеце), зверобой (простатит и бытовой сифилис) и клещевины (от всех болезней разом).

Этот аптекарский огород так оплел ведущую к дверям дорожку, что нам с Толстухой приходится пробираться как в джунглях. Для полного счастья сейчас не хватает мачете и шляп из рисовой соломки. Импровизированным звонком в преисподнюю медицины служит кое-как приляпанный хозяйственным Трилобитом к двери огромный молот.

Я берусь за него, и он тут же падает мне в ноги, высекая искры из каменной ступеньки. Еще чуть — чуть и перелом дрыжки был бы обеспечен. Какой-нибудь осложненный — оскольчатый, с парой месяцев в гипсе. Впрочем, это не большая проблема, в зарослях нашлось бы что-нибудь, что поставило меня на ноги.

— Миссис Рубинштейн! Миссис Рубинштейн! — нетерпеливо орет Бегемотиха, комкая в руках свой красный трофей. Не добившись ответа, она закидывает пару толстых пальцев в рот и оглушительно свистит.

— Совсем оглохла от химии, — поясняет супруга Огромного.

Мы топчемся у двери семейного гнездышка помешанных на здоровье еще пару минут, пока нам не открывают.

— Мистер Шин! Рита! Я была на заднем дворе и не слышала, как вы подъехали, — Руфь Рубинштейн вытирает руки полотенцем.

— Салют, Рути! — орет Толстуха, и громким шепотом добавляет мне в ухо, — я же говорила, что у нее не все в порядке со слухом! Закидывать столько колес на завтрак, обед и ужин ничем хорошим закончиться не может.

Супруга Рухляди поджимает губы и выражается в том ключе, что со слухом у нее все нормально, и она прекрасно слышит. На что моя оглушительная спутница изображает деятельное раскаяние.

— Не хотела тебя обидеть, Рути!

Обменявшись, приветствиями, мы, наконец, попадаем в микроскопическую прихожую Окаменелостей. Она довольно мила: на полу кокетливый обеззараживающий коврик, в углу белым пауком замерла бактерицидная лампа.

— Пойдемте в столовую и поговорим, — шелестит хозяйка, и мы делаем пару шагов, чтобы оказаться в ухоженной комнатушке. В ее тесноте обитает обеденный стол с вязанными крючком скатерками, старая полированная мебель, кинескопный телевизор огромных размеров и начищенная до блеска менора на комоде. В окнах колышутся полезные кусты, затеняя все вокруг. Одуряюще пахнет воском, валерианой и корвалолом.

— Мои новые духи, — поясняет Трилобитиха, заметив, что мы принюхиваемся, — Мозес подарил на Холь ха-Моэд.

— Очень миленькие! — грохочет миссис Мобалеку, по-прежнему пребывающая в заблуждениях относительно слуха товарки.

Ее немного расстраивает отсутствие иного запаха — запаха еды и она раздувает ноздри в поисках хотя бы одного питательного атома. Эти попытки тщетны, целебные духи плотно висят в атмосфере конуры старины Рубинштейна, заглушая все постороннее.

— Спасибо, они на натуральном масле. Очень стойкие, — соглашается ее собеседница, приглашая нас присесть. Я приземляюсь за стол и немедленно беру быка за рога, понимая, что Рита сейчас потребует еды и разговоры свернут в сторону обсуждения меню. Со стены на меня строго взирает виновник торжества в парадном костюме, из ворота рубашки торчит цыплячья шея, над губой темнеет плесень усов. Я смотрю на фотографию, попутно отмечая предусмотрительность Рухляди — такой портрет будет замечательно смотреться на надгробии.

— Итак, Мозес исчез, — сообщаю я.

— Уже три дня, — подтверждает Руфь и подносит к сухим глазам край носового платка. — Я подозреваю страшное, мистер Шин! Он не захватил с собой таблетки. Возможно, его взяли в заложники.

Конец фразы тонет в чем-то среднем между икотой и рыданием. Миссис Рубинштейн скисает на глазах. Мир рухнул на землю и разбился в прах. Когда придет Машиах ему некого будет исцелять. Существует большая вероятность, что Сохлый пропустит самое интересное. Он забыл дома шарф, а это обстоятельство грозит пневмонией и обострением ишиаса даже совершенно здоровому человеку.

Я не успеваю задать вопрос, как Толстуха, злобно хмыкает и выкладывает на стол безоговорочный аргумент красного цвета.

— Они развлекаются, Рути! Старые кобелины! — она яростно крючит пальцы, — Я оторву им причиндалы!

— Этого не может быть, — плачет супруга Рубинштейна. — Я бы заметила что-то подобное.

— Миссис Рубинштейн, вспомните, что он говорил, перед тем как выйти? — я пытаюсь вернуть беседу в нужное русло.

— Ничего, — расстроено говорит она. — Сказал: я на минуточку, малебн. Нужно кое с кем встретиться.

— С потаскухами! — влезает неугомонная Слониха. Я шикаю на нее, сколько можно Рита? Так мы никогда не дойдем до сути. Так и будем сидеть, и тереть за все наши обиды, которые на поверку не стоят выеденного яйца.

— А когда он разговаривал по телефону?

— Я не слушала, — быстро отвечает Трилобитиха, я внимательно смотрю на нее. Конечно, ты слушала. Она смущенно опускает глаза и начинает теребить край кружевной накидки. Как девочка, пойманная с поличным у банки варенья.

— Ну, краем уха. Он постоянно произносил: Могу. Так, знаете: могу? Могу! С разными интонациями.

— Вот, Рути! Конечно может! Откопал Виагру, вместо твоих колес. Его сейчас не оттащишь от сладкого, — громыхает ее подруга по несчастью.

Супруга Сохлого сморкается и повторяет, что не может в это поверить. На что Рита предлагает осмотреть его полку для белья.

— Я тоже не могла поверить, дарлинг! — заявляет она, указывая на красный лифчик, игриво развалившийся на столе. — Пока не нашла эту дрянь. Прикинь, у кого-то такой вкус? Если я найду эту сучку я воткну ей это прямо в ….

— Могу? — я прерываю поток угроз, пытаясь хоть что-нибудь прояснить, — что это могло значить,