— Альм!

Айра уже не знала, куда себя деть от смущения и негодования. И разумеется именно в этот момент тот, кто меньше всего ей был здесь нужен, вошел в собственные покои.

— Что этот негодник уже успел натворить?

Негодник устремил на драйга до того честный и возмущенный взгляд, что девушка нервно хихикнула. И еще раз. А потом представила за спиной драйга трех суровых дев с кричащими младенцами на руках и вовсе покатилась со смеху. Она хохотала, заливаясь колокольчиком, так, что даже слезы выступили, и все не могла остановиться.

— Айра? — в глазах Ойхо промелькнула растерянность, и это еще больше ее подстегнуло. А уж когда драйг гневно зыркнул на мальчишку, а тот только руками развел, мол, я тут вообще ни при чем, ее совсем согнуло пополам. Еле-еле она взяла себя в руки, отпила из серебряной чаши холодного сладкого напитка, вытерла слезы и все еще сглатывая отдельные смешинки, поднялась с подушек.

— Ойхо! — Странное нездоровое веселье так и распирало изнутри. Она смело взглянула на своего теперь уже точно друга (тот так и замер недалеко от входа, не отрывая от нее взгляда). — Я тут, как обычно, последняя обо всем узнаю, но все равно должна тебя поздравить и пожелать любви и согласия… хотя нет… так маловато выходит… надо еще два раза — любви и согласия, любви и согласия… вот так… по три штуки каждого… теперь порядок. Так, кажется, я переутомилась немного, пойду-ка к себе. С вашего позволения, мальчики..

Она торопливо направилась к выходу, прошла мимо драйга, на какую-то долю мгновения ей даже показалось, что Ойхо сейчас заступит ей дорогу, но нет, он не шелохнулся даже, только взгляд его сделался отсутствующим, неживым. А когда Айра уже шагала по коридорам вслед за бессменной Нуми, со стороны его покоев раздался такой грохот, что девушка испугалась, как бы оставшегося там Альма не размазало по стенке тонким слоем.

В своих комнатах она первым делом принялась собирать вещи, умылась ледяной водой, постояла у окна, дыша свежим вечерним воздухом, а потом принялась ходить туда-сюда по комнате, придумывая, как же быть. Находиться здесь у нее не было ни малейшего желания, была бы возможность — уехала бы прямо сейчас. Так ничего толкового она не придумала, даже не знала, сколько времени вот так металась. За окном окончательно стемнело, настала глубокая ночь, а ей все не было покоя.

— Эй, Айра!

Сначала ей показалось, что ей от расстройства уже мерещится всякое, но приглушенный зов повторился. Она выглянула в окно и чуть не подпрыгнула: Альм приветственно махал рукой по ту сторону оконной рамы. Оказалось, он стоит на некоем подобии самодельной веревочной лестницы, зацепленной где-то на крыше.

— Ты чего там делаешь?

— С тобой разговариваю. Ты идешь? Давай только быстрее, пока нас не застукали.

Айра не дала повода упрашивать себя дважды и вслед на мальчишкой принялась карабкаться на крышу.

— Куда мы идем? — шепотом спросила своего сообщника, когда тот принялся затаскивать лестницу наверх.

— В горы.

— Ночью?

— Почему нет, ты же завтра как пить дать захочешь отсюда убраться, — проницательно заметил Альм. — А тут местечко есть неподалеку — и горы, и вся долина как на ладони..

— Ты сам как?

— А, что мне будет, — отмахнулся любитель ночных вылазок, — у меня обширная практика уклонений от подносов разных видов и размеров, а Ойхо в последнее время не очень-то тренировался в их метании. Но слушай… на месте этого… Рихара я бы точно предложил тебе работу. Так быстро вывести из себя нашего общего друга очень мало кто может.

По хитрым замаскированным переходам они спустились вниз с тыла замка, двумя тенями прошмыгнули через огромный пустой двор и принялись подниматься вверх по террасам на склоне ближайшей горы. Шли долго, но Айра, пожалуй, была этому даже рада. Все лучше, чем метаться взаперти.

— Так, вон там небольшой переход… и выход на большую площадку, с которой и открывается отличный вид. — Альм деловито потащил ее в нужную сторону, а вот на самой середине перехода неожиданно прислушался и замер. — Знаешь что, ты пока иди, а я чуть попозже сюда загляну. Я сегодня и так уже тут был, оказывается… забыл как-то, совсем ты меня заболтала.

— А-а-альм!

Но тот только сделал пару шагов назад и словно в темноте растворился, а до Айры донесся шорох и тихий низкий рык. Очень осторожно, на цыпочках, она пошла по переходу, несмело выглянула из-за угла и замерла: наблюдательный пункт уже был занят: почти у самого центра ровной как столешница площадки, лежал серый лун. Услышав шаги, он поднял голову и не мигая уставился на нее знакомыми темными глазами.

— Айра… — прошелестело у нее в голове.

Она зачарованно смотрела на серебрящуюся в лунном свете чешую, на грациозную гибкую шею. Лун одним плавным движением поднялся на лапы и неловко, как-то боязливо, сделал к ней несколько шагов. И она не выдержала — подбежала, обвила его сильную шею руками и тихо, беззвучно заплакала. Потом, когда слезы кончились, гладила его по теплой плотной чешуе, а лун терся о ее ноги и бока, как огромный кот, заглядывал в глаза и легко, ластясь, бодал ее лбом.

— Ох, Ойхо, — она почти без сил опустилась вниз, на еще хранящий тепло солнечных лучей камень. Лун тотчас обвился вокруг нее кольцом, положил голову ей на колени и смотрел снизу вверх так жалостно, что сердце замирало. — Покажешь?

Зверь сначала заворчал недовольно, затем вздохнул глубоко и коротко кивнул. Поднял голову так,

что глаза его оказались напротив ее глаз и замер. А на Айру навалилась такая глухая тоска, что, казалось, вот-вот придавит ее к самой земле. Ни единого просвета здесь не было, ни самого крохотного проблеска надежды. Одна мрачная решимость выдержать все, что бы ни пришлось. И вместе с тем собственная хрупкая фигурка вызвала такой трепет, острое желание окружить заботой, и страх причинить малейший вред, что Айра и предположить не могла, что можно так относиться к живому существу.

— Как же ты живешь, бедный мой, с этой дырой внутри? — охнула она. — Как же вы все живете с такими изодранными душами, с такими вывернутыми наизнанку сердцами, что даже оборот воспринимаете как лекарство? А то, что должно дарить радость и счастье, становится лишь новой болью? Как, Ойхо? Почему?

Ни у него, ни у нее не было ответа.

До самого рассвета они сидели вместе, деля общую печаль и прощаясь. А когда первый солнечный луч раззолотил горные вершины и гладкую поверхность вод Та-Хиль,