в туалете. Я просто люблю шкафы, мне в них хорошо, – говорю я и сажусь на пол под свисающую одежду.

– Какая ты все-таки странная.

– А это так плохо? – Мне нравится, что тон Андрея скорее одобряющий, а не осуждающий.

– Нет, милая, это замечательно.

– Ты назвал меня «милая»? У нас даже секса еще не было.

– Ну, мы можем легко это исправить. – Андрей смеется и садится на пол рядом со мной.

– Хорошо, – говорю я, – только прямо здесь.

– В шкафу? Серьезно?

– Только в шкафу!

– Ну, не знаю. – Андрей притворно возмущается.

– Это мое последнее слово.

– Хорошо, уговорила. Но только ради тебя. И знаешь что?

– Что еще?

– Это будет мой первый раз.

– Ты шутишь?

Вижу, как Андрей смеется, глядя на мои нахмуренные брови.

– Мой первый раз – в шкафу, – выждав, добавляет он.

– Ну, это радует. Смотри, как бы он не стал последним, – подкалываю я.

Не знаю, на что я рассчитывала, когда смотрела на покачивающиеся надо мной вещи. Может быть, на то, что они погладят меня рукавами по голове, как в детстве? А может быть, на то, что вход в королевство наконец-то откроется, благодаря такому вот странному ритуалу?

Но Андрей – это не ты, а секс, кто бы там что ни утверждал, – никакое не волшебство. Поэтому все остается на своих местах, кроме пары упавших свитеров.

Все всегда остается на своих местах, и мне так грустно от этого, что хочется плакать. Зато будет, что тебе рассказать, – решаю я и проглатываю непролившиеся слезы.

– Для тебя это что-нибудь значило? – спрашивает Андрей, пытаясь придать произошедшему какую-то завершенность.

– Не знаю, все занимаются сексом, что в этом может быть особенно значимого?

– Значит, вернемся к кровавым ритуалам? – усмехнувшись, предлагает он.

– Что-нибудь придумаем, – без особого энтузиазма говорю я.

Проходит пара недель, и вместо кровавых ритуалов мы изобретаем новые. Андрей, как я уже говорила, был парнем с хорошей фантазией, поэтому вскоре он начинает называть меня доченькой, расчесывать мои волосы, гладить одежду и даже рвется отработать за меня практику в Художественном, куда я поступаю, забросив обучение на учителя истории. Мне такое странное отношение нравится, все-таки интереснее обнаружить рядом с собой отца, который старше тебя всего на два года, чем очередного парня.

– Ты похожа на маленькую злую капризную девочку, – часто говорит он мне.

– А ты, похоже, хорроров пересмотрел про маленьких зловещих девочек.

– Нет. Просто ты вызываешь у меня желание постоянно о тебе заботиться. Это даже меня самого удивляет.

Не помню, чтобы кто-то сильно рвался обо мне заботиться. Обычно ты заботилась обо мне, а я о тебе, и мы вместе заботились о нашем королевстве. Это было правильно.

Что-то меняется, но пока я не чувствую опасности.

В общем, все складывается таким образом, что я и Андрей собираемся жить, если и не долго, то уж точно счастливо, поэтому приходит время познакомить Андрюшу с тобой. Я долго не могу на это решиться, так как раньше ни мне, ни тебе не удавалось подружиться с бойфрендами друг друга. Но раньше это и не имело значения. А теперь неожиданно я обнаруживаю, что с Андрюшей можно делать все то же самое, что и с тобой и даже кое-что сверх того. Единственное, что с ним делать нельзя – это пытаться попасть в другой мир через шкаф.

* * *

Несмотря на мои опасения, ты и Андрюша легко находите общий язык. Вскоре он начинает называть тебя сынком. У Андрея, как и у нас с тобой, серо-зеленые глаза и каштановые волосы, так что он вполне может называться нашим отцом. В это, конечно, никто не поверит, а вот на то, что я и он – брат и сестра, некоторые покупаются, что приводит нас в страшный восторг.

Несмотря на это, мы не можем впустить Андрюшу в наше королевство, поэтому создаем еще одно поверх нашего. В нем мы трое можем быть неразлучны как самопровозглашенная патологичная семья, в которой все друг с другом в сомнительном родстве.

С появлением Андрюши наше веселье утраивается: мы смеемся над теми, кто старше; теми, кто младше; над влюбленными парочками, мамашами с детьми, вегетарианцами, неформалами, старухами, младенцами, девушками на каблуках, мужчинами в остроносых туфлях. Но больше всего мы смеемся над Андрюшиным соседом – Пашей, получившим от нас прозвище Old fart за чрезмерное для своего возраста занудство и любовь к традиционным ценностям.

– Old fart просит, чтобы ты не приходила, когда он дома, – как-то вечером сообщает мне Андрей.

– Это еще почему? – не особо удивившись, спрашиваю я.

– Он говорит, что у тебя слишком темная энергетика, – давясь со смеху, отвечает Андрей.

– Не знаю, как насчет темной энергетики, но чесотка у меня точно есть.

– У дочки чесотка? – притворно сюсюкая, спрашивает Андрюша.

– Похоже, что да. Помнишь, мы нашли в парке спящего бомжа, и ты фотографировал меня с ним?

– Конечно, это же теперь твое лучшее фото.

– Вот. Думаю, тогда я ее и подцепила.

– А меня заразишь?

– Если хочешь, но вообще у меня есть идея получше. Дай мне полотенце Old fart’а и еще какие-нибудь его вещи. Пора ему столкнуться с реальными проблемами, а не энергетическими. Ты же не против?

– Нет, конечно! Дочка, ты отлично придумала. Кстати, должна приехать его сестра с ребенком, думаю, им чесотка тоже не помешает. В прошлый их визит они меня дико достали: ходили туда-сюда, что-то постоянно ели и аж лоснились от своего мещанского позитива.

– Да мы так полгорода заразить можем, – смеюсь я. – Лера тоже заболела, мы решили пока не лечиться, нас не особо что-то беспокоит. И у нее тоже есть пара кандидатов для чесоточного подарочка.

– Тебе с ней очень повезло, – говорит Андрей.

– Почему?

– Ну, у меня никогда не было таких друзей.

– Друзей с чесоткой?

– Нет. Друзей, от которых ничего не нужно скрывать. Друзей, которые готовы разделить с тобой абсолютно все.

Мне кажется, что я слышу в Андрюшином голосе что-то похожее на зависть, и это меня удивляет.

– Значит, у тебя не было друзей, – говорю я.

Чесотка связывает нас троих надолго посильней всяких клятв. Пока Old fart и его родственники ошалело расчесывают руки и животы, а сестра твоего парня вопит: «Откуда у меня могла взяться чесотка?!», мы наслаждаемся нашим могуществом и друг другом. Нам хорошо в этом новом мире, где мы с тобой обрели то ли отца, то ли брата, но мы все меньше и меньше вспоминаем про наше с тобой королевство. Неудивительно, что оно приходит в запустенье, влекущее за