— Ужас какой, — не замечаю, что все это время жевала нижнюю губу. — Представляю, как тебе было больно, ты ведь и папу, и маму любишь.

— Обиженная женщина способна на многое, Маш, — пожимает плечами, застыв с сумкой в руках. — Думаю, имей в то время отец авторитет, который он имеет сейчас, никакой суд ее бы не послушал, но это же почти двадцать лет назад было.

Я только вздыхаю. Чувства Надежды Васильевны мне понятны. От Дусманиса подкашиваются колени, а дыхание перехватывает, и если именно он решил развестись, ребенок — это было то единственное, чем она могла его задеть. Я очень волнуюсь, когда мы говорим о нем. Внутри, что-то горячее тлеет.

— Так вот, Маш, тогда, четыре года назад, мне до летального исхода было рукой подать. Отец, как увидел, как я кручусь от боли, да правый бок держу, он сразу понял, что у меня приступ аппендицита. У меня там уже гной пошел. Батя меня схватил и в машину, и прямо на операционный стол к лучшему хирургу, не мешкая. А эти двое все причитали, за что нам такое горе. Черта вспоминали и сглазивших меня соседей.

— Это было четыре года назад? — едва шевелю губами, вспоминая, что именно столько прошло времени с того момента, когда я целовалась с его отцом.

— Да. Он тогда со мной сидел сутками, боялся отходить, думал если уйдет, то врачи перестанут стараться, и я сдохну. Тогда сумасшедший день был. У него, представляешь, — смеется Артур, поворачиваясь ко мне, — мало того, что какой-то малолетка прямо под домом машину поцарапал ключом, так в стенку бара, как раз в тот самый день, джип въехал.

Я отвожу взгляд в сторону, отползаю, прижимаюсь к спинке кровати, подтягивая колени и крепко обнимая подушку. В тот день Дусманис не бросил меня, он не кинул меня ради каких-то других развлечений. Он был с сыном. Сердце разгоняется до бешенной скорости. Теперь я смотрю на все, что произошло, совершенно под другим углом.

— Почему ты нас не познакомил за эти шесть месяцев? — хриплю я в подушку.

— Не знаю, наверное, боялся, что он впечатлит тебя больше, чем я, — смеется Артур.

А я вздрагиваю, сердце сжимается и перестает биться.

— Но, если серьезно, мы всего-то пару раз с ним обедали за это время. Семейные встречи, как видишь, у нас не очень приняты. Я ему о тебе рассказывал, он говорил, что ему в любом случае понравится девушка, которую я выбрал в жены.

Едва дышу.

— Ладно, я в баню, а ты не скучай, может в бар спустись, там тоже весело.

Молча киваю и я вдруг осознаю, что у меня очень сухие губы и мне трудно говорить. Дусманис хочет нашего развода не из-за денег. Иначе, с его связями, он бы давно узнал обо мне. Тогда почему? Он врет, когда говорит о деньгах. Почему он захотел, чтобы мы с Артуром разошлись, как только меня увидел? Что во мне не так?

Я так и лежу на кровати, не желаю двигаться и куда-то идти. Просто разглядываю потолок и думаю о том, что мне рассказал Артур. Должно ли это так сильно волновать новоиспечённую супругу? Наверное, нет. Ну не нравлюсь я его папе и что? Вот только внутри какой-то разброд и шатания. Я прокручиваю в голове наш разговор и никак не могу остановиться. На тумбочке разрывается телефон. Скорее всего, это гости или родители потеряли невесту, но я не хочу ни с кем разговаривать. Не сейчас, когда я узнала много нового о семье Артура. В комнате раздается глухой стук. Кто-то барабанит в дверь. Я приподнимаюсь на локтях, но решаю игнорировать. Возможно, это горничная решила прибраться в нашем номере.

«Ты вышла за моего сына ради денег?», — все еще звучит у меня в голове. Если господина Дусманиса так волнует сохранность его богатства, как же он допустил регистрацию нашего с Артуром брака? Что же не нанял частного детектива и не вывел золотоискательницу на чистую воду? Почему только наша случайная встреча привела его к таким выводам?

Слова Дусманиса, его образ, его демонические глаза, все это никак не хочет отпускать меня. Как и стук в дверь, который настойчиво повторяется снова и снова. Для второго дня я выбрала лёгкий сарафан бирюзового цвета, который очень хорошо сочетается с моими рыжими волосами. Тонкий золотой браслет на запястье и точно такой же на щиколотке. Со злостью шлепая голыми ногами по полу, я спешу к выходу из номера, лишь бы этот звук прекратился. Не долго думая, я хватаюсь за ручку, распахиваю дверь и теряю дар речи.

— Ты хотела поговорить, Маша, давай поговорим, — хрипит, бесцеремонно вваливаясь в номер для новобрачных, отец моего мужа.

Вижу его, и меня тут же обволакивает сладостным возбуждением. Мне кажется, что вырез моего сарафана чересчур откровенный, а длина слишком вызывающая. Он так смотрит, что складывается ощущение, будто я полностью голая. Дусманис трахает меня глазами, и я не мешаю ему. Темный взгляд прогуливается по моей фигуре, он без зазрения совести останавливается на покрытой веснушками груди. Его откровенное желание обдает меня волнами жара, его пульсация передаётся моему голодному, остолбеневшему телу.

Я снова теряюсь в присутствии Дусманиса. На «хозяине жизни» серый спортивный костюм, ткань горячо обтянула мышцы рук и груди, волосы мокрые, будто он только что вылез из бассейна. Сейчас они кажутся еще темнее. Я с трудом сдерживаю желание броситься наутек, чтобы не наделать глупостей. Я замужем, я замужем, я замужем!

Там в ресторане, я расхрабрилась, а теперь и слова не могу сказать, только чувствую, как от одного его присутствия пошло мокнут трусики между моих бедер. Бессовестно хочу эти сильные руки на своем теле, как тогда, в его квартире. Под взглядом Дусманиса мои соски напрягаются и дерзко упираются в ткань сарафана. И все о чем я могу думать, так это о том, как я мечтаю, чтобы они соприкоснулись с гранитом мышц его торса.

— Не хорошо так разговаривать со старшими, Маш, — говорит он почти шёпотом, наверное, заметив, как я поплыла в его присутствии.

Стою на месте, а он подходит ближе, нависает надо мной.

И теперь я вынуждена задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Непроизвольно приоткрываю губы в развратном приглашении. Между нами так искрит, что я не могу сосредоточиться на его словах. То самое двести двадцать не дает мне стоять ровно, у меня подгибаются колени.

— Мы теперь родственники, а ты не проявляешь ко мне уважения.

— Я не стану разводиться с Артуром, — облизываю моментом пересохшие губы, — не стану разводиться только потому, что вам этого хочется, папочка.

От последних моих слов зрачки Дусманиса расширяются, мы не отводим глаз друг от друга. Все совсем не так, как должно быть. Я вдруг явственно представляю, как за непослушание, он швыряет меня на свой рабочий стол, задирает вульгарную, коротенькую клетчатую юбочку и отвешивает сладкий шлепок по ягодице. Мои щеки заливаются красным.

Дусманис обходит меня, застывая за моей спиной. И я ощущаю его дыхание возле тонкой лямочки сарафана на своем плече. Мне хочется сделать шаг назад и откинуться ему на грудь, чтобы прочувствовать ее твердость. Повернуться я не смею. Низ живота горит, его простреливает острым желанием. Мозги медленно уплывают вниз по течению здравого смысла. Я одновременно проклинаю и благодарю себя за то, что перекинула волосы на одно сторону и теперь кожей плеча читаю его жажду.