К полуночи в штаб разведбата поступили данные о скрытном перемещении крупных сил противника — не менее батальона пехоты усиленного миномётами и станковыми пулемётами, смонтированными на металлических лыжах (оставлявших хорошо узнаваемый след), через лесной массив в районе озера Питкаярви. Финны явно намеревались ударить в наш правый фланг с севера и отрезать от основных сил ГСП.

Впрочем, свои главные козыри — скрытность и внезапность — они уже растеряли, а наша лыжная экипировка уравнивала возможности маневрирования. К тому же финский батальон наверняка ещё ни разу не был в бою. А новобранцы всех армий мира больше всего на свете боятся вражеской бронетехники, которой у нас здесь было в избытке. Да и сковать главные силы наступающего ГСП противнику не удалось, и батальон мурманских горных стрелков совместно с гаубичным артдивизионом готовился к встрече дорогих гостей.

Тем временем вторая рота разведбата, усиленная крупнокалиберными пулемётами, заняла господствующую высоту — одинокую сопку рядом с озером, возвышающуюся над всеми прилегающими окрестностями. А третья рота повзводно расположилась на не просматриваемых с высоты участках дороги под прикрытием танков. «Если предположить, что у противника непременно имеется резерв для столь крупной операции, а судя по косвенным данным, он у него есть, то перевес будет всё же в пользу финнов, и не малый», — рассуждал майор Коломиец, командир 273-го ГСП.

Вскоре финны начали интенсивный обстрел наших позиций у моста, видимо, пытаясь сковать силы авангарда. Но в атаку не шли. Их явно сдерживало присутствие танкового взвода, уже пристрелявшего позиции. Танкистам приходилось частенько прогревать четырёхсотсильные движки, чтобы не мучиться с заводкой «на холодную» и не гробить аккумуляторы. От этого густой запах бензинового выхлопа разносился далеко окрест по долине реки вместе с шумом моторов, напоминая врагу о своём присутствии в непроглядной тьме полярной ночи. Лёгкий Т-37 нам так и не удалось починить: на морозе, под обстрелом и почти в полной темноте задача оказалась невыполнимая. К тому же, помимо траков, у него повредило и перекосив заклинило катки. Но он, по крайней мере, заводился и всё ещё оставался мощной огневой точкой. Второй же танк Т-26, с повреждённым двигателем, промёрз настолько, что экипаж его отогревался в блиндаже, лишь изредка забираясь в заиндевевшую стальную коробку, чтобы дать несколько залпов по слишком активным огневым точкам противника. Благо что механизм поворота башни ручной и можно вести огонь с неработающим двигателем, зато с оптикой просто беда — устанешь отогревать. Выручали, как всегда, паяльные лампы.

Меня снова вызвали к комбату.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — козырнул я, войдя в натопленный блиндаж.

— Здравствуй, Семёныч. Подсаживайся к карте, смотри, — начал комбат без предисловий. — Все силы батальона срочно стягиваются к озеру Питкаярви. Ты со своим отрядом продолжаешь удерживать мост. Для прикрытия на этой стороне останется танковый взвод. Задача: обеспечить сохранность объекта до подхода основных сил.

Вскоре в трёх-четырёх километрах позади нас разгорелся бой. Финны, наткнувшись на огонь крупнокалиберных пулемётов с вершины сопки, попытались обойти её лесом с восточной стороны, но, выйдя к дороге, столкнулись с механизированными частями разведбата и ГСП. Сразу в нескольких местах завязался бой. Впрочем, очаги прорывов быстро подавлялись действиями танков при поддержке пехоты, но противник упорно продолжал пытаться оседлать дорогу, не считаясь с потерями. Наша артиллерия начала обстреливать лесной массив. Финны открыли миномётный огонь по вершине сопки, пытаясь уничтожить наши пулемётные точки на своём правом фланге. В ответ их миномётную батарею накрыли залпы нашей артиллерии. Интенсивность боя продолжала нарастать. Понимая, что сопка у озера — это ключ ко всей нашей обороне, противник попытался взять её штурмом, атакуя сразу с нескольких направлений. Ожесточение нарастало. Количество убитых и раненых финнов уже давно перевалило за сотню.

Тем временем комбат пытался решить нелёгкую задачу. Резервов для поддержки второй роты, закрепившейся на вершине сопки, он не имел. Подкрепление от основных сил ГСП пробиться не могло: дорога на протяжении около двух километров была сплошной полосой боевых действий. Перед командованием корпуса встал вопрос о том, что если финнам удастся захватить высоту, то они возьмут дорогу под контроль и тогда весь разведбатальон, гарнизон охраны моста и почти целая рота танков окажутся отрезанными. Не желая повторять ошибок 163-й стрелковой дивизии, попавшей в окружение, комкор приказал оставить мост через Кемиёки и отвести войска.

Противник продемонстрировал готовность идти на большие жертвы, и с этим приходилось считаться.

Когда пришёл приказ об отступлении, времени на сборы у нас уже не оставалось. Но приказа на подрыв объекта не поступало, а это значило, что отступление лишь тактический манёвр. Так я это и объяснил бойцам. Но всё равно с тяжёлым сердцем мы оставляли мост, который дался нам столь дорогой ценой.

Ещё толком не рассвело, а мы уже переправились на другую сторону, забрав тяжёлое вооружение и оставив лишь три подбитых танка, два из которых были полностью разрушены, а третий в столь плачевном состоянии, что вряд ли финны стали бы его восстанавливать. Противник даже не сразу сообразил, что мы уходим, и не спешил приблизиться к мосту, опасаясь ловушки. Мы же тем временем двинулись на восток в сопровождении танкового взвода.

Следующие четыре дня мы вели арьергардные бои, пока горно-стрелковый отступал аж до самой Сайи, что примерно в двадцати километрах от Куолаярви. То есть почти в семидесяти километрах от моста через Кемиёки.

Нам изрядно досаждали небольшие отряды финских лыжников, впрочем после пары устроенных нами жестоких засад они предпочитали держаться на значительном расстоянии, лишь иногда постреливая, видимо, больше для поднятия собственного боевого духа, чем для нанесения нам урона. Их явно устраивало то, что мы отступаем. У нас же росло число легкораненых, и манёвренность отряда снижалась.

Не доехав всего нескольких километров до намеченной точки сбора, головной Т-28 налетел в темноте на каменный надолб так, что заклинило левую гусеницу. Колонна встала. Словно костлявые руки слепой лапландской колдуньи потянулись к нам со всех сторон щупальца ледяного ужаса, принося вместе с космическим холодом лютые помыслы безжалостных финских лыжников. Уныние безысходности диких зверей, попавших в смертельную ловушку, овладело бойцами через несколько минут после того, как прекратилось движение.

Меня лихорадило уже второй день и всё же, сделав над собой усилие, я оттолкнулся и докатился на хорошо смазанных лыжах до повреждённой машины. Вероятно, из-за высокой температуры у меня обострились все чувства, особенно интуиция. Я почти явственно видел, как во мраке полярной ночи нас с двух сторон обходят финские лыжные отряды, которые тащат за собой на салазках тяжёлые станковые пулемёты, намереваясь отрезать нам путь к отступлению. Я даже почти знал, когда это произойдёт, но, собрав оставшиеся душевные силы в кулак, стал формировать иную реальность — ту, в которой все мы останемся живы.