которое она оплачивает с большим трудом, выкинет хоккейные кубки и пробники губной помады и скажет ей, что давно пора выбросить блокнот, где она начерно составляла налоговую декларацию в 2003 году.

Всегда легче говорить окружающим, что делаешь что-то ради денег, а не ради любви. Можно переехать на другой конец страны ради низкооплачиваемой интернатуры. Но нельзя сделать то же самое ради мужчины, который вовсе не посылал за тобой.

Прозвучал звонок. Он уже внизу, возле ее убогого подъезда. По соседству находилась хипстерская забегаловка с соленьями. Каждое утро там воняло мочой, а к обеду начинало пахнуть уксусом.

– Это восхитительно, – сказал он.

«Черт тебя побери», – подумала она, потому что уже начала его ненавидеть.

Он оторвал горбушку багета с пармским лимонным маслом, прожевал и стал осматриваться. С собой он принес коричневый бумажный пакет с едой. Оссобуко (традиционное блюдо кухни Ломбардии из телятины), морковь, сельдерей, томатная паста, бульон. Останавливаясь в отелях, он всегда скучает по готовке. Он не спросил заранее, не вегетарианка ли она, но сейчас все же поинтересовался. Она не была, но даже будь она вегетарианкой, то не отказалась бы от телятины.

Картина висела в спальне. Стены в спальне были покрашены в лососево-розовый цвет, неровности штукатурки бросались в глаза. Над кроватью висело отцовское распятие. Еще в комнате стоял лишь черный комод. Время здесь замерло, словно в мексиканском борделе. Но он мог трахнуть кого угодно. Он мог выйти на улицу, дотронуться до плеча женщины любого возраста, замужней – любой. И женщина отдалась бы ему на капоте ближайшей машины.

– Я очень это ценю, – он перекинул кухонное полотенце через плечо, продолжая готовить ингредиенты.

Ее iPod он переключил на свой смартфон, и зазвучала музыка, какой она никогда прежде не слушала. Джаз-рэп-блюз-соул-фолк. Исполнитель пел о революции, заключении, массовом предательстве. Она представила себе суровые карибские пейзажи и почувствовала себя растекшимся ванильным мороженым.

– Что? – спросила она.

– Что ты позволила мне готовить для нас. Кастрюли новые?

– Эээ… да… Я купила их пару недель назад…

– И ни разу не пользовалась? Ты часто ешь вне дома?

– Ну, это же Нью-Йорк, – ответила Джейн, осознав себя невероятно глупой.

Он обмотал телятину кулинарным шпагатом. Руки у него были красивыми, но при этом очень мужскими. Двигался он легко и элегантно. Он сказал, что занимался аштангой (одна из систем хатха-йоги), и они немного поговорили про йогу. Чтобы не смотреть на него слишком пристально, она перевела взгляд на сырую телятину. Два куска, размером и формой напоминавших сердце, пахли менструацией.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

Она не ожидала этого вопроса. Джейн была моложе его, но все же слишком старой. Оглядываясь назад, ей казалось, что только что ей запрещали зажигать спички, она играла с куклой Барби и розовыми резиновыми мячами, и вот она уже начала трахаться.

– Двадцать девять, – ответила она. На самом деле, ей был тридцать один год.

Он кивнул, сосредоточенно втыкая веточки тимьяна в мраморное мясо.

– А тебе?

– Тридцать шесть. Черт, через неделю мне будет тридцать семь.

– Тридцать шесть – отличный возраст для мужчины, – кивнула она, а про себя подумала: «Но тридцать семь – это слишком много».

В животе у нее забурчало – она и не понимала, как проголодалась. М.Б. сделал вид, что не услышал. Хорошо бы снять на видео, как он хозяйничает на ее кухне, потому что сейчас она не могла насладиться моментом в полной мере. Невероятно! Его брюки были немыслимо мягкими – она никогда таких не видела. Желание ее расщепилось. Ей хотелось играть с ним. Чтобы он съел ее. С мазохистским наслаждением она подумала об умершей модели. Тонкие ноги, одинокая маскара.

– Хочешь посмотреть Фишла?

– После ужина, – ответил он, словно она жила в многокомнатном доме.

Оссобуко готовилось сорок пять минут. Обычно это занимает полтора часа, но он ускорил процесс – высокая температура, плотно закрытая крышка. В своем родном городе в Нью-Мексико он работал су-шефом. Идея ускорения процесса готовки разозлила ее больше, чем оба часа бодрствования отца.

Они ужинали за ее шатким маленьким столиком. Под одну ножку она уже давно засунула свернутое в несколько раз бумажное полотенце. Он сказал, что может помочь ей с этим – «в следующий раз» он обязательно принесет то, что нужно. Эта фраза стала для нее настоящим путешествием по джунглям Амазонки, в облака, а потом обратно в кишащую змеями реку.

Они выпили вина, которое открыла она. Он вина не принес. Интересно, это потому, что рассчитывал, что у нее на микроволновке стоит не меньше трех бутылок? Или он вообще не планировал засиживаться?

Он вымыл все сковороды и кастрюли и каждую вытер. Кухонное полотенце на его плече выглядело невероятно эротично.

– Прости, я поцарапал одну сковороду, – ему было явно неловко. – Просто у меня не было резиновой лопатки.

– Это я виновата, что у меня нет резиновой лопатки…

Он оглянулся на нее через плечо.

– Фишл здесь, – Джейн не обернулась.

Она привела его в свою спальню. Они стояли очень близко и смотрели на картину. Плечи их не соприкасались – но оба явно этого хотели. Джейн чувствовала поразительное единение с этим человеком. Не любовь, но что-то очень близкое.

– Это прекрасно, – наконец, произнес он, и повернулся к ней.

Глаза его туманило желание. Джейн приоткрыла рот. Она думала о художнице по костюмам – только о ней. Когда она была с мужчиной, то всегда думала о женщинах. Только когда мужчина уходил, она начинала думать о нем. Интересно, это только она одна такая? М.Б. наклонился и поцеловал ее, поцеловал с языком – такое можно увидеть только в порнографии. Но ее это возбудило. Он был кинозвездой. И целовался, как кинозвезда. И запах у него был, как у кинозвезды – божественное ничто.

Джейн уже забыла, что хороший секс происходит свободно и легко, как заводная игрушка. Ее запускают, и она находит собственный путь. Они перебрались на постель и возились там, как дети. Джейн показалось, что прошло много времени, но на самом деле не прошло и пяти минут. На ней были очень узкие джинсы. Она расстегнула и стянула их, твердя:

– У меня очень узкие джинсы…

Он засмеялся и сказал, что у него тоже, и тоже сам их стянул. Он был совершенно обнажен, как бог. На шее у него болтались деревянные бусы. Он их снял и аккуратно положил на пол. Она сняла рубашку и осталась в недавно купленном белом белье – об этом она и мечтала. Его рот оказался между ее ног, она дернулась…

– Осторожнее, –