— А ну-ка, Дерош! — сказал Сен-Тьерри. — Я вас еще не видел в деле. Принимайте командование.

Все лица с завистью повернулись к Бобби. А тот переживал самый приятный момент власти — момент распределения обязанностей, словно это были привилегии или льготы.

—   Командиры групп: Ламбрей и Монсиньяк, — назвал он.

—   Связным! Бобби, назначь меня связным! — громким шепотом просили за его спиной Лервье, Бебе и кто-то еще.

Связной, тем более связной на мотоцикле, — лицо избранное. Им практически нечего было делать, ибо реальной связи не существовало. Они сопровождали командиров взводов и изредка посылали приветы однокашникам, изнывавшим от скуки за изгородью. Если же лейтенант спрашивал: «Чем вы заняты?» — в ответ звучало: «Иду с донесением».

—   Связным будет Лервье-Марэ, — произнес Бобби.

—   Как всегда, — прошипел Коллеве на ухо Бруару. — В тот день, когда я буду командовать взводом, этот Лервье, дай бог, только научится держать в руках автомат.

Бобби продолжал раздавать задания, быстро поняв суть маневра.

Затем всем раздали холостые патроны, и бригада в боевом порядке стала выдвигаться на позиции. Несколько минут спустя ту же процедуру прошла бригада Фуа, которая получила противоположную ориентировку: «Наш отряд наступает в южном направлении».

Все снова поприветствовали противника, а инструкторы помахали друг другу рукой.

— Оставь мне ремонтный комплект! — крикнул лейтенант Фуа.

В глубине парка, в конце песчаной дорожки, появился белый, затейливо украшенный фасад замка Шеневе. Впереди путь перерезала аллея тополей, посаженных вдоль ручья у коровника. Вдалеке, между деревьями, виднелись остроконечные крыши усадьбы Тресль. Внизу, на лугах, паслись быки. Кругом были безмятежные зеленые просторы, в долине еще клубился утренний туман.

Опорный пункт организовали моментально. Сваленные поперек дороги ветки изображали баррикады, возле них кто-то разложил кирпичи, то есть мины. Условное противотанковое орудие было обозначено желтым флажком, который держал Контрежа. Отчеты, длинные, как положено у французов, системы огня, инструкции по стрельбе — весь ворох бумаг об учебных сражениях, достигнув инструктора, неизменно подвергался критике.

Неприятель не подавал признаков жизни, и всем уже стало казаться, что люди Фуа сбились с пути.

Потихоньку начало пригревать солнышко, проникая сквозь гимнастерки и притупляя бдительность. Группа Ламбрея заняла подступы к ферме возле замка. Курсанты курили, сидя возле стены. Шарль-Арман, привалившись к скирде, следил глазами за крикливыми птицами, которые гонялись друг за другом в небе. Время от времени, вспоминая о своей роли, он говорил товарищам:

— Соблюдайте осторожность, не высовывайтесь!

В это время, чуть поодаль, лейтенант Сен-Тьерри с озабоченным видом мерил шагами дорогу, на самом деле ни о чем не думая. На своем «рено Торпедо» появился лейтенант Фуа.

—   Ну, молодцы, поздравляю! — закричал он. — Расселись все десятеро кучей возле фермы. Вас за километр видно!

—   Зато твои, — парировал Сен-Тьерри, — так хорошо попрятались, что их вот уже целый час ждут. Тоже мне, группа обнаружения! А, совсем забыл. У них же кавалерийский боевой дух! Браво!

И оба офицера отвернулись друг от друга.

—   Дерош! — позвал Сен-Тьерри. — Вы довольны своей диспозицией?

—   Более или менее, господин лейтенант.

—   Вы неприхотливы, старина. Эти придурки могли бы хоть замаскироваться получше, хотя бы постарались применить на практике то, чему я их учил.

А в это время лейтенант Фуа говорил своему связному:

— Передайте нашим, чтобы они еще повременили с наступлением.

Прошло еще несколько минут, и раздался выстрел. Неприятель обозначился. Опорный пункт тут же пришел в боевую готовность.

Маневр, как и всегда в подобных случаях, был направлен на то, чтобы запутать противника, и серьезных целей не преследовал.

Бригада Сен-Тьерри, получив задание ни в коем случае не отступать, стойко удерживала позицию. Бригада Фуа, получив задание наступать, проявляла чудеса быстроты и отваги.

Бронемашины выдвинулись до самого минного заграждения, но кирпичи не взорвались. Мотоциклисты обстреляли расчет противотанкового орудия, но желтый флажок продолжал дразнить тех, кто был за броней. Тогда они ответили ружейными залпами.

И маневры пошли своим ходом.

Единственное их сходство с военными действиями состояло в том, что курсанты, находившиеся по одну сторону замка, были в полном неведении о том, что происходит с другой стороны.

Бобби глядел на всю эту возню с иронической улыбкой. Выстрелы, которые ни в кого не попадали, бойцы, которые ничем не рисковали и орали, как индейцы, — все это походило на оперный спектакль и будило в нем врожденное чувство юмора.

Между тем он прекрасно понимал, что на карту поставлена оценка его пригодности к командным постам. Он бестолково суетился, повторял уже отданные приказы, но пересилить врожденное пренебрежение к таким пустякам ему не удавалось.

Лейтенант тем временем наблюдал за Бобби.

«Несмотря на мои замечания, он все же не поменял позиции. Это, по крайней мере, свидетельствует о том, что он парень с характером. И потом, его позиция не хуже других. Наконец, надо отдать должное его самообладанию».

С самого начала занятий Сен-Тьерри задавался вопросом, что из себя представляет Бобби: «Во всем плох или во всем хорош?»

Сегодня он пришел к заключению: «Трепач, конечно, но парень неплохой». И менять свое суждение лейтенант не собирался.

Мотоциклисты неприятельской бригады оставили свои машины в зарослях и поползли к виноградникам.

Все утро Бруар де Шампемон, Фонтен и Коллеве просидели на посту в устье ручья, никого не видя, и решили, что это уж слишком.

— Поставить нас здесь — просто идиотизм, — сухо бросил Бруар, адресуясь к Бобби. — Мы тут никому не нужны. Ты оставляешь за нами коридор, который никак не простреливается и в который легко проникнуть, и теряешь при этом трех бойцов и один автомат.

В отличие от Бобби, Бруар относился ко всему серьезно и в основах стратегии его превосходил. Ответ Бобби прозвучал абсолютно безмятежно:

— Да ладно! Не переживай. Будешь ты тут или там, но к обеду обязательно найдешься.

И он оставил возмущенного старосту бригады и дальше месить грязь в болоте.

— Отставить самолюбие, — сказал себе Бруар. — Я солдат.

Его дух укрепляло чувство превосходства: тот, кто хорошо подчиняется, всегда выше того, кто плохо командует.

И он еще два часа пролежал на животе в глинистом ручье, так крепко прижимая к плечу автомат, словно защищая границу своей родины. Тут к нему подбежал Коллеве: