Он снова взглянул на нее, и снова на него нахлынула волна холода. Идиотизм какой-то. Не хватало еще упасть от всего этого в обморок. Если бы он встретил Элен на улице, то точно не узнал бы ее. А ведь эти губы так часто сливались с его губами. Нет, не узнал бы. Ей и правда не надо было приезжать, не надо было разрушать тот образ, что оставался в его памяти. И Бобби, который, порезвившись тогда на куче гравия, был кругом виноват, нашел естественным, что Элен просила у него прощения за появление в таком виде.

—   И ничего нельзя сделать? — поинтересовался он.

—   Может быть. Попробуют прооперировать нос, а шрамы можно лечить электроаппаратурой, по крайней мере, загладить. Но знаешь, особой надежды нет. И потом, это так дорого стоит!

— Да-да, не имеет значения. Все образуется.

— Ты такой добрый, спасибо тебе. Да, уж теперь я точно не смогу быть манекенщицей. Но ничего, вернусь в ателье. Я ведь там начинала. Думаю, меня возьмут обратно. Меня волнует только, что будет с тобой.

Месье, который поначалу радостно влетел в комнату, понял, что происходит нечто серьезное. Он улегся в уголке, положив голову на лапы, и грустно переводил глаза с Бобби на Элен.

—  Да, Бобби, — произнесла Элен, открывая сумочку, — вот твои часы. Их нашли рядом с машиной.

—  А… хорошо, что они нашлись, — отозвался Бобби. — Ну конечно, это мои.

—  Это, наверное, потому, что я тебе их подарила. Помнишь, за два дня до твоего отъезда?

— Да-да, помню.

Бобби быстро закурил сигарету, словно ребенок, который хочет скорее вернуться к любимой игрушке.

— Дай мне тоже, ладно? — попросила Элен.

Когда Бобби увидел сигарету между изуродованными губами, ему стало нехорошо. Ему все так нравилось в Элен! Ее манера курить, манера пудриться. А теперь те же движения кажутся злой пародией.

Бобби сделал над собой еще одно усилие. Он подошел к Элен, сидевшей на краешке кровати, и ладонью закрыл ей нижнюю часть лица. Ведь остались глаза Элен. Но нет, было в них что-то… Какое-то покорное, печальное выражение, взгляд внезапно состарившейся женщины, которая никогда больше не будет веселой.

Бобби отвел руку. Нос и рот с одной стороны оставались по-прежнему красивыми, а с другой стороны ужасный шрам уродовал припухшее лицо, на нижнюю губу свешивались два крохотных кусочка бесформенной розоватой плоти.

—   Послушай, Элен, мы останемся добрыми друзьями. Если я буду нужен, не сомневайся. Но ты ведь понимаешь… это невозможно, я не смогу больше тебя поцеловать.

—   Да, — отозвалась она, — понимаю.

Она понимала, что ей не следовало с ним встречаться. Но у нее не хватило мужества отказаться от шанса, даже безнадежного.

Она не плакала, не испытывала ни удивления, ни сожаления. Только подумала о том, что те необъяснимые чувства, возникшие в ее душе за шесть месяцев любовной связи с Бобби, с его грустью, иронией и обаянием, она сохранит до конца своих дней.

Бобби заметил, что Месье грустно вздыхает, забившись в угол. Молодой человек нашел скомканный рисунок и вяло бросил его песику, а тот так же вяло его поймал.

— Элен, ты можешь оставить мне Месье? Понимаешь, он для нашей бригады как талисман. Ненадолго, только пока мы в школе! А затем я его привезу.

Элен посмотрела на песика, потом — на Бобби, но ответила не сразу, так как у нее сжало горло.

—   Да, конечно. Возьми его, если тебе это доставит радость. Он будет доволен, — ответила девушка и, немного помолчав, добавила: — По крайней мере, у тебя хоть что-то от меня останется. Как доказательство того, что ты меня любил.

—   Ко мне, Месье! — позвал Бобби.

Месье прижался к ногам Элен и поднял голову, как бы спрашивая, что ему делать. Элен не решилась взять песика на руки, а только подала ему знак рукой: «Иди! Иди! Можешь идти!» И отправила его туда, где была красота.

Вечером, когда все собрались в комнате, Бобби сказал Шарлю-Арману:

—   Слушай, старина, не знаю, как тебя и благодарить за сегодняшний вечер. Надеюсь, я тебя не очень стеснил?

—   Вовсе нет. Как Элен, в порядке?

—   Почти в порядке. А как ты, доволен?

—   Очень доволен, — ответил Шарль-Арман.

4

В следующий вторник, когда немецкие войска докатились до Эсны и Соммы, бригада Сен-Тьерри, у которой были назначены маневры с бригадой Фуа, построила мотоциклы и мотоциклеты у обочины дороги. Курсанты окружили лейтенанта, который принялся излагать суть маневра.

— После неудачного сражения на севере от Луары наш отряд отступил в южном направлении при поддержке кавалерийской дивизии, расположенной фронтом от Жена до Монсоро.

Во время боя имеются только три возможности: наступать, остановиться или отступать. Эта фраза фигурировала в предисловии к каждому третьему руководству, напечатанному для Школы.

Курсанты, да и сам лейтенант, улыбались, поскольку вот уже лет двадцать, если не сорок, как все подсмеивались над этим злосчастным сражением, которое вечно разворачивалось на рассвете в тумане. Карандаши вывели в блокнотах аббревиатуру РСЛ, что означало «разбиты к северу от Луары».

— Противник активизировался и с использованием подручных средств осуществил частичную переброску через реку, — продолжал лейтенант.

— Первый взвод первого мотоэскадрона получает задание развернуть опорный пункт возле замка Шеневе, к северо-востоку от Трамблады.

В этот момент речь лейтенанта прервало шумное появление бригады Фуа, которая с трудом вползла на позицию на скорости восемнадцать километров в час. На большее старые бронемашины, оставшиеся, по слухам, еще со времен Первой мировой войны, были не способны. Позади на второй скорости тащились несколько мотоциклистов с высокими линейными флажками. Бригада походила на длинную зеленую гусеницу, плевавшуюся маслом и смазкой. Все приветственно замахали неприятелю, и лейтенант Фуа, ехавший позади на старом автомобиле «рено торпедо» военного образца, приветливо поднял свое удостоверение, поступая в распоряжение лейтенанта Сен-Тьерри.

—   Оставишь мне ремонтный комплект? — крикнул Сен-Тьерри.

—   Если хочешь, — ответил Фуа.

Грузовичок с необходимым для ремонта оборудованием остановился на обочине, а бригада проследовала дальше.

Сен-Тьерри посмотрел на часы и закончил инструктаж:

— Наша боевая задача — справиться без отступления. Приступаем к выполнению. Командир взвода…

Он обвел глазами курсантов, и наступила полная тишина. Каждый из них надеялся получить эту эфемерную власть, и каждый был уверен, что вот сегодня-то он обязательно себя проявит и заработает благодарность по службе, чего до сих пор никому из них не удавалось. Кроме того, на кону была честь бригады. Коллеве преданно смотрел лейтенанту в глаза, словно говоря, что готов справиться с заданием. Бруар, наоборот, скромно отвел взгляд. Даже Гийаде на что-то надеялся.