не слушалось его. Истинно сказал классик: «чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия».

Постникова окатило шумом, как будто включилось радио. Стало слышно, как по каменному полу таскали тяжести, будто мешки с картошкой по складу. Похоже, драка – какие-то люди с пыхтением колошматили и пинали друг друга. Глаза Постникова все еще были слепы, и он мог полагаться лишь на слух. В уши вонзилась ледяным шилом трель полицейского свистка, и свалка замерла, кого-то повели прочь.

Скандальная стычка угасла. Поблизости разговаривали, как ни в чем ни бывало.

– Языком трепать – не мешки ворочать, – плаксиво говорил невидимый тип. – А ты не садись в карты с брюнетами. Обдерут за милую душу – у них это быстро…

– Так я и говорю. Сидит на болоте такой Дáрах. – многозначительно басил другой голос. – Полевой командир, повстанческая армия у него. Вот он – сила, не то что эта ваша милиция в обгаженных трусах! А вот у него серьезные ребята, они весь юг держат. И поддержку серьезную имеют – оттуда, знаете ли… Туда двигать надо, явное дело

Плаксивый голос язвительно возражал: – Эти, с болот, что ли? Опоили они вас, никак? Да, уж эти-то во главе с вашим распрекрасным Дарахом как раз и наведут порядочек! Кишки ваши на барабан намотают, «мама» сказать не успеете…

Бас недовольно ответил «хм» и принялся громко скрести пятерней щетину.

– Дарах! – плачуще и язвительно вскрикивал первый жалобщик и щелкал пальцами. – Освободитель! Да его бандюки только и могут, что девок на кочках портить! Эту вашу хваленую повстанческую армию федералы на шомполе вертели!

Плюнув на пол, бас обреченно подытожил: – Все тут хороши.

– Это верно. Кормить будут, не знаете?

– Дождешься от них…

Отчасти проморгавшись, Постников первым делом смог разглядеть какого-то мальчишку. Пацан лет от силы четырех с бутылкой воды указал на Постникова рукой и с тревогой спросил:

– Мама, а куда дядя едет?

– Я подкидыш, – просипел Постников и подмигнул. Вышло совсем не смешно, потому что голос каркнул, будто спросонья.

– Некрасиво пальцем показывать, – рассеянно одернула ребенка мать и вытерла сыну нос бумажным платком.– Туда же, куда и все остальные.

У нее был затравленный вид и заплаканные глаза.

Глаза как будто приходили в норму, и зрение стало проясняться. Постников видел перед собой расплывчатые, будто он смотрел из-под воды, контуры двух-трех голов и пониже – параллельные линии, которые через минуту оказались спинками металлических кресел. Очень просторная, большая комната, точнее, зал ожидания. Похоже, вокзал или аэропорт. Перед зрачками упорно маячил размытый световой бублик, какой появляется, если немного потереть глазные яблоки пальцами, а боковое зрение упорно отдавало мутью. Но все помалу набирало четкость и глубину, а вместе с ней становились более понятными и звуки. Постникова обступил знакомый каждому вокзальный гомон – обрывки слов, шаги, детский плач. Вскоре он поймал себя на том, что его взгляд непроизвольно поворачивает в одном и том же направлении, словно компасная стрелка. Там, напротив и через проход, немного правее, сидела девушка. Она показалась Постникову невозмутимой и неподвижной, как статуя. У девушки была чистая и хрупкая шея под белокурыми, светлыми завитками на затылке, она читала книгу или учебник. Девушка была похожа на первокурсницу, собравшуюся домой, потому что начались каникулы. На каменном полу возле ее аккуратных и тоже очень чистых ног стояла небольшая дорожная сумка на колесиках с пристегнутой кошкой, которая была связана из черной и белой шерсти. И была она всего на пару лет моложе его дочери, никак не более.

– Встать! – яростно скомандовал женский голос прямо в ухо. – А ну оторвал задницу, живо!

Переведя взгляд, Постников увидел даму – или лучше сказать гражданку. Она подкралась бесшумно или давно стояла здесь. Зрение все еще мутилось, поэтому поворачивать голову приходилось с доворотом.

– Чего расселся! Нельзя сидеть! – налетала мегера. На мегере был форменный темно-синий костюм с красивым металлическим отливом. Берет с серебристой кокардой, строгая прическа, волосы совершенно седые. На рукаве шеврон. Сотрудница железнодорожной компании или служащая на станции.

– Я попробую, – косноязычно пробормотал Постников, еле ворочая деревянным языком. Он приподнялся. Мышцы будто окостенели, однако ноги слушаются. В два приема, как штангист, Постников сумел успешно приподняться и даже встать.

– Да что с ними сюсюкать? – поддержали даму из скамеечных рядов. – В предварилку его сдать надо. Не вокзал, а какая-то ботоферма!

– Он уходит, не надо! – крикнула седая женщина и снова повернулась к Постникову: – Да иди же ты скорее, нельзя тут появляться!

Постников медленно осмотрелся, отыскал пиктограмму, указывающую направление к туалету и отправился в путь мимо людей, чемоданов и сумок. Ноги его вышагивали на удивление исправно, хоть и сидела в каждом колене добрая пригоршня ваты. Но слух постепенно возвращался, особенно если сглотнуть раз или два.

Тем не менее, он сослепу зацепил плечом человека в годах, копавшегося в гигантском дорожном бауле. Его толстый зад перегородил всю дорогу.

Постников извинился и спросил: – Не подскажете, где тут найти банкомат?

Невинный вопрос, заданный упитанному пассажиру, отчего-то показался тому до крайности забавным. Он, как актер перед антрактом, взмахнул толстыми короткими ручками и расплылся в иронической ухмылке:

– Надо же – еще один! Так ты мертвая душа? Только что прилетел? Нет здесь никакого банка – и банкоматов тоже нет. Выкинь к черту твою карту.

– Кто, я?.. Но почему вдруг «мертвая душа»? – удивился Постников.

– Да кто же ты еще-то? – хамил жирдяй. – Банкоматов нет. И банков никаких здесь нет. И поезда не будет, не жди!

Проинформировав собеседника таким манером, толстяк повернулся к нему спиной и с новой энергией нырнул в свою титаническую сумку, как будто собираясь в ней устроиться на зимовку.

Под сводами зала проплыл нежный аккорд, и с потолка затем было сказано:

– Скорый поезд «Сырой Брод – Баллибей» задерживается на неопределенный срок, причина – неприбытие поезда. Пассажиров с детьми приглашает комната матери и ребенка, действующая в круглосуточном режиме. Свободных мест в привокзальном отеле, к сожалению, не появилось.

Постникову стало ясно, чего здесь не хватало. В мешанине вокзальных шорохов, слов и шарканья недоставало самого главного, словно шампура в шашлыке – стука вагонных колес и волн шумного воздуха, расталкиваемого составом. Ведь не может быть, что поезда здесь бесшумные.

Путь к вокзальной уборной пролегал вдоль шеренги автоматических пригородных касс, похожих на никелированных одноруких бандитов из Лас-Вегаса. Только ни один бандит почему-то не работал и, похоже, все были обесточены напрочь. В полумраке над кассами светился, словно готический витраж, единственный голографический плакат высотой метра в два с половиной. На плакате сияло знакомое лицо