и должны были действовать, выполняя договоренности, достигнутые в Ялте, и повинуясь собственному здравому смыслу (ведь в руках советских представителей находились британские и американские военнопленные). Уже на раннем этапе исключения стали делаться для советских граждан из Прибалтики и – несколько реже – для западных украинцев и западных белорусов, до войны имевших польское гражданство, а затем из-за пакта Молотова – Риббентропа против своей воли оказавшихся в Советском Союзе и получивших советские паспорта. СССР утверждал, что и эти люди подлежат возвращению наряду с теми, кто имел советское гражданство задолго до начала войны, но союзники не соглашались с этими притязаниями. Советы не требовали возвращения довоенных эмигрантов – тех, кто никогда и не имел гражданства СССР, и американцы официально исключили их из списка репатриантов[93], хотя, как показывает случай Протопопова, в общей неразберихе иногда допускались и ошибки.

Вскоре отношения между СССР и западными союзниками испортились, поскольку союзники все чаще отказывались удовлетворять требования о репатриации советских граждан даже в тех случаях, когда речь шла о выдаче конкретных, названных по именам военных преступников. И тогда Советский Союз стал прибегать к похищениям силами Смерша. Настасью и Ивана в конце концов поймала австрийская полиция, однако их не передали советской стороне, а отправили в лагерь перемещенных лиц в австрийском Капфенберге в британской зоне оккупации[94]. Особенно несговорчивыми оказывались западные союзники, когда речь заходила о выдаче русских, имевших связи с западной разведкой. Американцы и британцы тайно освободили нескольких видных лидеров НТС из числа коллаборационистов, поскольку хотели, чтобы НТС продолжал проводить операции по внедрению агентов на территории СССР и в советском секторе Германии. Белорус Николай Алферчик, член НТС и нацистский пособник, встретил конец войны в качестве военнопленного в Австрии, попав в руки американцев, но к 1948 году ему удалось установить связи с американской контрразведкой, и там ему изготовили фальшивые документы на имя Николая Павлова и в 1951 году помогли переехать в Австралию[95].

В оккупационных зонах, где действовала администрация стран-союзниц, советских граждан и жителей стран Восточной Европы, насильственно привезенных в Германию и Австрию во время войны, регистрировали в качестве перемещенных лиц и размещали в лагерях ди-пи, обустроенных в более или менее подходящих для этой цели помещениях, которые удавалось подыскать. Лагерями совместно управляли UNRRA (а позднее IRO) и военная администрация соответствующей оккупационной зоны (британской, американской или французской). Первой непростой задачей каждого беженца было доказать, что он имеет право на статус перемещенного лица. Военные преступники и коллаборационисты не могли претендовать на этот статус, как и этнические немцы, переселенные при Гитлере из Восточной Европы (так называемые фольксдойче), и довоенные русские эмигранты, натурализовавшиеся в каком-либо европейском государстве до войны[96]. Но эти правила не всегда строго соблюдались. Например, православный священник Игорь Сусемиль родился в 1919 году и вырос в Берлине, в немецкой культурной среде, хотя и учился в русской гимназии. Как гражданина Германии его призвали на службу в вермахт. Однако после войны, уже будучи духовным лицом, он сумел получить статус перемещенного лица и сделаться священником в лагере ди-пи в Констанце, после чего ему предоставили возможность эмигрировать в Австралию. Удалось попасть в лагеря перемещенных лиц и нескольким коллаборационистам, которых СССР впоследствии обвинил в военных преступлениях: так, украинец Филипп Капитула попал туда под видом поляка, а эстонец Эрвин (Эрвинг) Викс получил не только статус ди-пи, но и работу в штате UNRRA[97].

Ко времени окончания войны белые русские попали в непростое положение. По правилам UNRRA, они могли претендовать на статус ди-пи, если подверглись вторичному перемещению вследствие того, что Германия оккупировала те страны, где они нашли прибежище во время войны (это были Югославия, Польша, Чехословакия, Прибалтика), но только в этом случае. Впрочем, и это было в теории, а на практике случалось всякое. Как конфиденциально сообщал один британский чиновник, «спасительным шагом для этих белых русских было бы, наверное, просто затеряться в массе беженцев, а дальше уж UNRRA поможет им как-нибудь выкрутиться»[98]. Можно не сомневаться, что многие пускались на всевозможные уловки, чтобы вот так «затеряться». С приходом IRO положение белых русских улучшилось и формально, поскольку в сферу ответственности IRO попадали не только перемещенные лица, но и беженцы вообще, а главными беженцами оказывались в основном обладатели нансеновских паспортов из первой волны русской эмиграции. Так или иначе, большинство из них в итоге или попали в лагеря ди-пи, или устроились где-то за пределами таких лагерей, но уже получив статус перемещенных лиц[99].

В обращении с белыми русскими требовалась особенная деликатность, ведь многие из них были в прошлом пособниками нацистской Германии. Председатель Комитета евреев – бывших узников гетто и нацистских концлагерей, а впоследствии знаменитый «охотник за нацистами» Симон Визенталь изо всех сил бил тревогу, заявлял, что бывшие коллаборационисты под видом перемещенных лиц получают помощь от IRO[100]. Однако среди британских официальных лиц было немало тех, кто симпатизировал белым русским, хотя и было известно, что многие из них служили в Русском корпусе в составе вермахта. Чиновники, работавшие в зоне оккупации, отзывались об этих русских как о людях, которые «в силу своей высокой дисциплинированности, порядочности, способности вести достойную жизнь в обществе, несмотря на множество выпавших им превратностей, могли бы стать прекрасным приобретением… для любой страны». Они характеризовали белых русских и так: «Бесспорно лучшая категория перемещенных лиц в нашей зоне». Скорее всего, здесь сыграло свою роль и то обстоятельство, что как минимум один из британских служащих, работавших в администрации оккупационной зоны, сохранил добрые воспоминания о ветеранах Белой армии, которых он четверть века назад помогал эвакуировать из Константинополя[101]. Но сказывалась на отношении западных союзников к белоэмигрантам и новая идеология холодной войны. Энергичная агитация Толстовского фонда[102], созданного в США, способствовала тому, что белых русских начали заранее воспринимать как истинных демократов, борцов с коммунистическим режимом. «В своем героическом стремлении к свободе они смотрят на Запад, видя в нем единственную надежду всего мира на победу в этой решающей борьбе против всех форм тирании и политического террора», – так утверждали представители фонда[103].

В 1947–1948 годах и в Британии, и в США возобладали сильные антикоммунистические настроения. Конгресс США, являвшийся крупным спонсором международных организаций по делам беженцев, счел, что UNRRA чересчур мягко обходится с коммунистами, и со временем эту организацию вытеснила IRO, которая еще больше зависела от американского попечительства и финансирования. Советский Союз был членом UNRRA, но в IRO не вступал