Волков свое обещание сдержал: Роман Ильич вызвал Виктора к себе на следующее же утро.

– Витюш… Или тебя теперь Виктор Михалычем кликать? Ты ж вроде у нас теперь фигура легендарная. Спаситель.

– Роман Ильич, да как угодно, хоть горшком. Только в печь не сажай.

– Горшком не буду. Говорят, ты тут желание изъявил посталкерствовать? Не передумал?

Да он об этом и не думал даже! Только как об этом начальнику скажешь? Он же – начальник! Поэтому Виктор ограничился неопределенным:

– Ну-у…

Роман Ильич вздохнул. На секунду Лазареву показалось, что тот разочарован.

– Тогда поступаешь в распоряжение Волкова. Он теперь твой командир.

Вот и все. Приплыли.

* * *

Волкова он нашел в баре. Спиртное, нехитрые закуски, возможность пообщаться, обсудить новости…

– Михалыч, привет. Присаживайся. Серега, налей гостю, уважь. И за мой счет!

Серега, хозяин закусочной, в представлении Виктора совсем не походил на ресторатора: маленький, щуплый, белобрысый, незаметный какой-то. Но зато с подходящей хваткой и своеобразным чувством юмора: свое детище он назвал «Сто рентген», а в условиях отсутствия на станции товарно-денежных отношений умудрился возродить их в рамках одного отдельно взятого заведения. Валютой тут служило все: продукты, выдаваемые в качестве пайка (из них же и готовилась потом закуска), вещички, которые таскают сверху, – эти шли в загашник самого Сереги, и даже спиртное, опять же приносимое сверху. Формально на станции действовала монополия на горячительное, поэтому заведение лишь условно можно было назвать частным. Роман Ильич свою причастность к заведению отрицал, но идею (само собой, что его собственную) – одобрял: народу надо отдыхать и снимать напряжение. Тем более, что так легче всего было следить за настроениями на вверенной ему территории, и Виктор бы ничуть не удивился, узнав, что Серега постукивает начальнику. Да тот и постукивал…

– Слушай, Волков, – Лазарев хлебнул из чашки, поморщился – самогон был так себе, – вот скажи, нафиг я тебе сдался? Я ж рукожопый! Ни украсть, ни покараулить. Стреляю в «молоко», да и на том спасибо. Хорошо, что хоть знаю, где приклад, а где дуло. Бегать-таскать – тоже не мой профиль: у меня же фигподготовка, а не физ. Я вам только мешаться буду! Обуза.

– Михалыч, а, Михалыч, я ж вчера еще сказал: ты – везунчик! Ни когда туда шли, ни когда обратно – ни одна зараза не встретилась, город будто вымер. Васятки – это не в счет.

– Чушню несешь, Женька. Быть такого не может. Сам подумай, вы нас с Пинцетом где оставили? И сколько еще потом одни по верху топали? И возвращались еще потом, тоже без меня. Так что глупости все это.

Виктор старался быть убедительным. Да, не тронули его собаки, причем два раза не тронули. Но это все было в Ботаническом, раз. Это были собаки, оба раза собаки, два. Как поведут себя другие, кто ж знает? И три… А три – он – это он.

– Так что я бы на твоем месте подумал. Я-то, может, и везунчик, но нас трое тогда было…

– Эх, умеешь ты настроение испортить, – Волков засмеялся и почесал белобрысый затылок, – А ты что, боишься, что ли? Ну да, работенка не сахар, да все лучше, чем под землей-то киснуть.

– Считай, что боюсь, если тебе так удобно. Фобия у меня образовалась. После того выхода.

– И что я теперь Ильичу скажу? А?

– А я знаю?

– Ладно, подумаю, разберемся. Фобия… Кхм. Что-то я никаких фобий до этого у тебя не замечал. Но если желания нет, то да, ты прав, будешь обузой. А мне балласт в городе ни к чему.

– Хорошо, что понимаешь. Благодарствую.

– Спасибо на хлеб не намажешь.

Виктор удивленно посмотрел на своего собеседника: про вознаграждение он как-то и не подумал…

– Да шучу я, что с тебя возьмешь!

– Слушай, а давай я сам с начальником все решу? Как?

– О, це дило! По рукам!

Виктор облегченно вздохнул. Волков тоже, по-всему, остался доволен.

Теперь на очереди Роман Ильич. Но тут надо действовать осторожно, и пока Лазарев понятия не имел, как.

* * *

Все решилось само собой, и если не освобождение, то отсрочку от обязательных работ Виктор получил. Как ему удалось подвернуть ногу, он и сам сказать не мог. Воистину: не проси, а то дадут. Да так, что мало не покажется.

– Слушай, Лазарев, ты вот это нарочно? Ну признайся, а? – Пинцет старательно бинтовал Виктору лодыжку, – Не-ет, это ты точно нарочно, чтоб мне насолить.

– У-у-у… Садюга! Костолом! Больно же! Сволочь рукожопая! Поаккуратнее никак?

Виктор полулежал на топчане у себя в квартирке и внимательно следил за манипуляциями Митяя. Конечно, было больно, но, положа руку на сердце, не настолько, чтоб крыть того последними словами. Только вот если молча терпеть, мало ли что этот эскулап там накрутит. Тот еще лекарь.

– Ой-ой, барышня кисейная. Как могу. И я стараюсь! Терпи, сейчас закончу. Угораздило же тебя… Ладно, время покажет, что ты там себе заработал.

– Знаешь, мне фиолетово, что. Лишь бы не болело.

Виктор осторожно опустил ногу.

– Таблетка есть какая?

– Найдется. Ты на ногу-то осторожнее ступай. Кто знает, вдруг там перелом?

– Что, на одной ножке прыгать? Ты хоть бы костыль какой дал?

– Костыль ему… Люську свою припаши, пусть сиделкой поработает. Нету у меня костылей!

Люську в качестве сиделки припахивать не пришлось. В тот же вечер она с торжественно-загадочным видом вручила ему трость. Настоящую, так и не признавшись, откуда взяла ее. А наутро Виктор уже смог ею воспользоваться. Перелом там или не перелом, но нога болела меньше, и Лазарев осторожно попробовал ступить на нее. Получилось! Но про это он никому не расскажет. Еще чего! Не было бы счастья, да несчастье помогло, так зачем же от такого подарка судьбы отказываться?

А еще через пару дней Люська помогла ему перебраться на Ботаническую. Тогда еще Виктор и не подозревал, что отсчет времени для него уже включился.

На разбор отцовских записок ушла неделя. Много это или мало? Много, если учесть, что всю эту неделю Лазарев практически не спал, а о еде вспоминал лишь тогда, когда об этом ему напоминала верная Люсинда. Мало, если считать, что добрую половину из всего этого он так и не понял. А главное, он пока так и не разобрался, а чего же он хочет на самом деле? Чего добивается?

За эту неделю Виктор очень изменился. Он злился на себя – чертов недоучка, двоечник, срывался на Люську. Удивительно, но вздорная в обычное время девчонка не бросила его ко всем чертям. И что двигало ею, Люська вряд ли и сама могла сказать.

– Ой, Лазарев… Давай уже домой переселяйся. А то краше в гроб кладут.

– Люська, отстань. И вообще, шла бы ты отсюда. Мешаешь.