Гость молчал, глядя себе куда-то под ноги, и было непонятно, слушает он или нет.

– Хотя бы бумаженцию из папки восемь, – продолжал Николай, – биографию Вождя. Знаете такую?

– Написана в одна тысяча девятьсот двадцать пятом году. Два экземпляра… С пометками Генерального, – негромко ответил Петр Андреевич.

– Ну вот видите! Забавная биография, правда? И родился вождь не двадцать второго, а двенадцатого апреля, и звали его, оказывается, Николаем…

– В словаре «Гранат» он тоже Николай, – пожал плечами Петр Андреевич. – И кто на это обратил внимание?

– Да, но там не сказано, что Вождь, оказывается, не скончался на посту державы в двадцать четвертом, а тихо-мирно умер от тифа в январе одна тысяча восемьсот девяносто третьего года в городе Самаре, – спокойно заметил Келюс, наблюдая за реакцией собеседника. – И там не было фотографии надгробной плиты с именем раба Божия Николая, умершего в двадцать три неполных года… А интересно, кто это умер в таком случае в двадцать четвертом? По-моему, это у вас называется Тайна Больших Мертвецов?

– Если ты читал резолюцию Генсека, – не поднимая глаз, ответил Петр Андреевич, – то можешь не сомневаться, что надгробная плита давно приведена в надлежащий вид… Это еще не Тайна Больших Мертвецов, Коля. Да и в газете все сие будет выглядеть бледно. Мало ли сейчас сплетен о Вожде?

– Ну тогда, может, читателей развлечет секретный протокол к советско-китайскому договору одна тысяча девятьсот пятидесятого года? Что было делать нашему гарнизону в Гималаях? Что мы там охраняли? Может быть, то, что называется «Оком Силы»?

– Такого термина там нет, – возразил гость, по-прежнему не глядя на Келюса.

– Зато есть Объект Один, – усмехнулся Лунин-младший. – И даже его карта, правда, в другой папке. В той самой, за которую убили вашего брата.

– Коля, – тихо, но настойчиво начал Петр Андреевич, – ты же ничего не можешь изменить! Ничего, понимаешь! Все эти разоблачения с тайными погребениями – это практически недоказуемо, поверь мне! Тем более что ты и сам даже теперь не можешь объяснить смысл этого. А насчет Объекта Один… Неужели ты не понял, насколько они всесильны? Даже если бы ты спрятал… или уничтожил Скантр Тернема, то только бы на время отсек Око Силы от Столицы… Ведь у них еще есть крымский филиал. У них много что еще есть, Коля! Ты не только не пробьешь сердце, ты даже не сможешь отрубить щупальца…

– Тогда зачем вы все это хотите скрыть? Зачем им помогать? Вообще, кто это «они»?

– Здесь эти бумаги сгинут, – покачал головой Петр Андреевич. – Быстро, без следа. И сгинут вместе с тобой. Там, у нас, они будут в безопасности и смогут еще пригодиться. Потом… Кто такие они? Коля, Коля, поверь мне, я и сам понимаю это не до конца! Лучше бы ты просто отдал мне бумаги… Ведь если мы вычислили тебя по скантру, то это сделают и другие.

Келюс понял: значок с усатым профилем имел, оказывается, самые разнообразные свойства.

– Он, может быть, еще и взрывается? – не без опаски поинтересовался Николай, думая, не лучше ли попросту выкинуть значок в мусоропровод.

– Нет, не взрывается. Насколько я знаю, он вообще неуничтожим. Я понимаю, о чем ты, Коля, думаешь, но не выбрасывай его. «Карман» тебе может еще пригодиться. Запомни на всякий случай: квартира номер двести одиннадцать. Это в соседнем подъезде. Нажмешь звонок четыре раза, дверь откроется сама. И не забудь значок.

– Я знаю. – Келюс вспомнил дергающийся скелет у светящегося входа. Неплохо это у вас придумано! За приглашение спасибо, только, Петр Андреевич, бумаг я не отдам. И дед, наверное, вам бы их тоже не отдал. Так что извините… А правда, что вы с Бухариным дружили?

– Да, – кивнул Петр Андреевич, вставая. – Дружили. Он не захотел уходить в «Карман». Все не верил…

Келюс хотел поинтересоваться, чему именно не верил покойный Николай Иванович, но странный гость попрощался и аккуратно закрыл за собою дверь. Послышались шаги. Петр Андреевич шел не вниз, на улицу, а поднимался откуда пришел – наверх…

На следующий вечер, вернувшись с работы, Келюс зарядил пленку в свой старый «Зенит» и, аккуратно разложив бумаги на столе, принялся фотографировать их страницу за страницей. Дело оказалось долгим, но Келюс уже имел небольшой опыт, и на третий день работа была закончена. Проявленные пленки Николай аккуратно завернул в мягкую бумагу, сложил в картонную коробку из-под печенья, на следующий день, возвращаясь с работы, заехал к Лиде и отдал ей на хранение. Больше в Столице доверить их было некому…

После этого Николай возобновил свои вечерние занятия, продолжая исписывать листок за листком. Теперь он был спокоен. В случае чего пленки получит Фрол. Ну а если и это не удастся, Лида должна будет передать их Стародомской.

Еще несколько дней Келюс жил в напряжении, ожидая неприятных встреч на улице или непрошеного ночного визита. Однако все было тихо. Очевидно, те, кто охотился за бумагами, все еще пытались найти их за границей. Однажды Николай не выдержал и, спустившись во двор, направился в соседний подъезд. Дверь в квартиру № 211 мало чем отличалась от соседних: большая, обитая черной кожей, она ничем не могла привлечь внимания, разве что выглядела как-то подозрительно новой, да и замочная скважина, как сумел рассмотреть Келюс, оказалась декоративной. Очевидно, настоящий замок был скрыт где-то в глубине и не закрывался ключом.

Как ни странно, визит в соседний подъезд успокоил Лунина. Его странный родственник не показался похожим на майора Волкова. Напротив, в Петре Андреевиче была Заметна непонятная растерянность; казалось, он беспокоится по поводу происходящего куда больше Келюса. Николай не мог не вспомнить деда. Лунин-старший, человек жесткий и решительный, оставался самим собой при любых обстоятельствах. Во всяком случае, Келюс ни разу не видел у него такого странного потерянного выражения лица, как у его младшего брата. В конце концов Николай не только успокоился, но и начал посмеиваться над собой за излишнюю предосторожность, хотя коробка с пленками по-прежнему оставалась у Лиды и Келюс не собирался ее забирать. Действительно, то, что случилось вскоре, вначале казалось никак не связанным с тонкими серыми папками, хранящими листы пожелтевшей ломкой бумаги…

Келюс сидел в небольшом редакционном кабинете, листая очередную рукопись и поглядывая на шумящий кофейник. Он ждал возможности выпить кофе с нетерпением: это был повод хотя бы ненадолго оторваться от опуса, над которым приходилось работать. Бравый автор лихими силлогизмами доказывал еврейское происхождение Великого князя Владимира, многословно обосновывая сущность сионистской политики Равноапостольного. Николай уже несколько раз поглядывал на мусорную корзину, но большего позволить себе не мог: рукопись передал ему лично главный редактор.

Кофе закипел. Довольный Келюс встал из-за стола, направляясь к кофейнику, возле которого одна из сотрудниц уже колдовала с чашками, но выпить ароматный напиток на этот раз не пришлось. В дверях послышались шаги, а затем голос одного из сотрудников соседнего отдела: «А вот он, Лунин! Кофе пьет в рабочее время!» Келюс оглянулся. В дверях синела милицейская фуражка. Чей-то знакомый голос произнес: – А, гражданин Лунин! Подь сюды! Келюс не стал возражать против формулировки и направился к двери. Он чувствовал, как за спиной затаили дыхание коллеги. То, что у Николая не все в порядке с политической биографией, знали все, и такой визит не мог не вызвать жгучего интереса.