«Врёт. Не всё лето у них практика… Может и вовсе никакой практики нет…», — понял Руся, всё это время внимательно смотревший на Глеба.

Руслану тоже был не по душе дурацкий разговор про итальянских младенцев. Он полагал, что с Тоней гораздо интереснее, когда при ней нет никаких дурацких младенцев. Ну, вроде их с Лушей младшего брата Федюни, который сейчас-то стал парень что надо, а пока не подрос, вечно хныкал и писался.

Зазвонил телефон, Тоня поднялась и ушла разговаривать на кухню.

Руся с Лушей остались в комнате одни.

— Чего он расстроился-то…

Руслан фыркнул. Оказывается его ненаглядная сестрица тоже кое-что заметила кроме своего прекрасного отражения в рояле.

— Чего-чего… Тоня уедет в Италию, а Глеб — куда? — Руся поднялся с табурета, закрыл рояль, глухо стукнув крышкой, бросил с горечью: — Он-то здесь останется…

— Как это здесь? — непонимающе выдохнула Луша. Покусала губы, подумала. Спросила возмущённым испуганным полушёпотом: — Ты что думаешь, Тоня его тут оставит?

— Ему ещё лет шесть учиться, в Нахимовском-то, — угрюмо подтвердил Руслан.

— Ну так пусть учится! Другие тоже — учатся, а на каникулы — домой ездят.

— Так нет у него дома-то. Он у Тони на каникулах.

— Ну вот — где Тоня, там и дом!

— Ты Луша! Ты тупишь просто! — разозлился Раевский. — Не понимаешь будто. Как она его с собой возьмёт? Ты не слышала, его документы где-то там застряли? Ничего там не оформлено, и фиг когда ещё всё это случится. Не отпустят его к ней, если Тоня за границу уедет. А у неё там свои собственные дети народятся… А может муж вообще не захочет Глеба к себе забирать…

— Тоня Глеба не бросит! — голос Луши поднялся почти до крика. — Я точно знаю. Уверена абсолютно!

— Тише, не кричи ты так, — зашипел на неё Руся, оглянулся, поспешно придавил ладонью неплотно закрытую дверь. — Эх, Луша… Уверена она… А вот Глеб, похоже, не уверен. Чего тебе приспичило его спрашивать про Италию??? Расстроила человека!

Луша надула губы:

— Какие вы, всё-таки, мальчики, пессимисты!

— Хорошо быть оптимисткой с папой, мамой и двумя братьями…

— Один из которых — непроходимый пессимист, — со слезами в голосе бросила она Русе и выбежала из комнаты.

С утра на кухне было шумно. Впрочем, как всегда. На сковородке шипела яичница, гудел чайник, а поверх всех этих звуков плескались бурные волны торопливой итальянской речи — включённый телевизор был настроен на какой-то итальянский канал. Тоня слушала по утрам за завтраком итальянские новости — «для практики». Не то чтобы Антонина сильно интересовалась итальянской политикой или спортом, просто она активно учила язык: «Скузи, прего, грацие милле, ченто перченто…»

Похожее на скороговорку «ченто перченто» означало всего-навсего прозаические «сто процентов», однако звучало в доме к месту и не к месту, и смешило всех, и больше всех саму Тоню. А всю их развесёлую компанию она называла не иначе, как «бамбини пикколини» — маленькие деточки. В шутку, конечно. Некоторые ростом почти с Антонину вымахали, те ещё «бамбини»…

«Бамбини пикколини» Раевские искоса поглядывали на экран, лукаво перемигивались, и по очереди подливая в хлопья молоко, повторяли итальянские словечки — да так лихо, Тоня просто диву давалась.

Даже Глеб к ним присоединился, хотя вообще-то не разделял Тонино увлечение итальянским — вдруг желчно, но при том с отличным выговором, бросил какую-то итальянскую фразу.

Тоня, караулившая у плиты кофе, удивлённо обернулась. Она даже до конца не поняла смысл сказанного, вроде как ругательство, что ли.

Руся загоготал. Луша покосилась на Тоню, и тоже смущённо прыснула.

Ничего себе… Она долбит, долбит уже который месяц, а эти трое — на лету хватают… Не дети, полиглоты какие-то.

С плиты послышалось тихое шипение. Луша всплеснула руками:

— Ой, Тоня! Убегает!

Тоня ахнула, но было поздно. Её утренний кофе безвозвратно вытек на плиту, потушив газовую конфорку лёгким ехидным смешком.

* * *

После завтрака они пешком отправились в Михайловский замок — Тоня непременно желала показать им проходившую там выставку древнерусского искусства.

Руся вчера больше всех отнекивался, но «коварная» Антонина всё-таки и его уговорила.

— Там, на выставке, есть большой раздел, называется «Святое воинство». Воинство — слышишь, Руслан? — Там, правда, много изображений воинов — на конях, в доспехах, с оружием — ну разве не интересно? — соблазняла Тоня заупрямившегося Руську. — И всякие сражения там есть, — продолжала Антонина в красках расписывать все прелести очередного (Русе казалось, что уже сотого по счёту) похода в музей. — Битва новгородцев с суздальцами, например.

— Битва? — Руськины брови поползли вверх от удивления. — На иконе??? Ничего себе…

— Вот, представляешь? — Глаза у Тони горели. Прям не Антонина Ковалёва, а само воплощённое вдохновение. — Есть, Руся, такие иконы, которые изображают историю чудесного избавления Новгорода от осады суздальцев в 1169 году. Там же настоящее сражение! Два конных войска! Шлемы сверкают, пики щетинятся, стрелы летят! Пойдём, поглядишь, как русские художники-иконописцы изображали битвы…

— Ну, если так… — явно воодушевлённый Тониными речами, Руська взлохматил обеими руками волосы, потом согласно тряхнул головой. — Ладно, уломали!

* * *

Тонины каблуки уверенно стучали по чисто выметенному тротуару. За ней едва поспевали её «бамбини пикколини» — двое в ярких куртках и вязаных шапочках, третий — в чёрной шинели под ремнём и форменной шапке с золотой кокардой.

Утро был пасмурным, но тёплым.

Руська стащил с головы свою шапку с козырьком, сунул в карман, но Тоня сделала вид, что не замечает. Пускай! Поди не простудится. Ей почему-то не хотелось приставать к парню и требовать надеть её обратно. На улице было так хорошо…

Влажный ветер ласкал лицо, трепал волосы. В воздухе висела жемчужная морось. Солнце светило сквозь ровный слой облаков как сквозь матовое стекло. Вокруг было удивительно — пасмурно и светло одновременно… И почти облетевшие деревья тоже были удивительные, словно сошли со старинной гравюры, и дома вокруг…

Руська как всегда отставал, потому что больше всех головой по сторонам вертел. Потому вдруг догнал их в три скачка, забежал вперёд и сделал заявление:

— Я теперь понял, что имел в виду наш Федька! Он как приехал из Питера, сильно удивлялся, что дома в нашем городе какие-то не такие. Ха! У нас-то они — того… Лысые!

Дети захохотали. И Тоня вместе с ними. День обещал быть чудесным.

Утро так хорошо начиналось… А потом — всё стало просто отвратительно. Ничего хуже Глеб и представить не мог!