бутерброд с сыром сделал и пироги с вишнями на тарелку положил. А чай сам наливай.

— Я потом! Не хочется мне сейчас!

И не успела Зинаида Васильевна возразить, как Тимки и след простыл.

Чтобы подобраться к беседке незаметно, он вылез в огород из окна своей комнаты и, пригибаясь, приблизился к «Плезиру» как можно ближе.

Папа-Миша сидел спиной к жасминовому кусту, за которым со всей индейской осторожностью притаился Тимур, самый-самый последний из могикан*.

Трубников — сидел напротив.

«Белые люди» говорили негромко, к тому же Тимка и не предполагал, какая шумная их маленькая «Прорезная» улочка. Истерично кудахтала курица и лаяла беспородная собака Мухтар, которую посадили на цепь в Сенькином дворе. У соседей справа звучало целое трио: мяукала кошка, плакал младенец и тетя Фрося орала на своего мужа, тихого пьяницу Петюню. По самой улице проехали один за другим два автомобиля и прогрохотал трактор. К тому же над самой Тимкиной головой скрипел на шесте ветряк, сделанный в виде самолета неизвестной конструкции. И потому, как ни вытягивал шею любопытный могиканин, услышать, о чем идет разговор в беседке, не удавалось. Между тем, все, о чем говорилось, было бы ему весьма интересно.

— В первом походе любую новую лодку приходится «учить плавать», — рассказывал свояку Каперанг Трубников.

— Тем более такую махину, как подводный крейсер. А когда пообвыкли друг к другу — случились два ЧП, одно за другим.

Михаил Петрович щелкнул зажигалкой, закашлялся.

— Ну, что ты все «Беломором» травишься? — огорченно сказал Трубников. — Там же не листья табака, а палки. Я же тебе передавал блоки и “Marlboro” и “Camel”.

— Спасибо, дружок, но нельзя мне «от народа отрываться». Барином становиться. Да и кашель меня сильно бьет, когда меняю табак. Мне проще бросить. Ну, и как же ты выкарабкался?

— Говорят — родился в тельняшке. Вообще-то, так и было. Отец, как привезли меня из роддома, сразу же в тельник обрядил. А, по правде говоря, не знаю, что мне больше помогло — лекари и лекарства или то, что за Тимку я был спокоен. У меня ведь было одно желание — выжить и увидеться с ним! Я заставил себя забыть обо всем, кроме этого! К тому же повезло с генами. Оказался малочувствительным к такой степени облучения.

— Надежда знает?

— Нет. Еще тогда прислала согласие на развод и все. Тимур вписан в мои документы. А ты, что о ней знаешь?

— Немногое. И все через кого-то. Курсы медсестер закончила. Купила машину. С той… подругой давно рассталась. Нам не пишет. И в кого она такая кукушка!

— Оставь, Миша. Просто до встречи со мной Надя не успела в себе разобраться. А я уходил в море, поэтому торопил ее, боялся утерять. И потом… она Тимкина мама. Других детей у меня не будет.

Знаешь, в аварийных отсеках работали только офицеры и мичмана. У большинства уже были дети. Мальчишек мы постарались сберечь.

— Сколько человек у тебя под началом? Сто? Как на «Курске»?

— Около того. Из тех, кто облучился, как я, осталось двадцать четыре человека. Двоих уже не досчитались, но это на берегу. Из срочников никто больше допустимой дозы не получил. Они у нас особенные. Все с высшим или не законченным высшим. Говорят, скоро и их заменят контрактниками.

— Тимка фильм смотрел, «К-19», у Павла — Вовкиного друга. Мы с Зиной не знали. Пришел оттуда на себя не похожий. Зинаида все лоб ему щупала, боялась — заболел. Но нам — ни словечка.

Маруся (Кларина) там тоже была, так она с половины фильма сбежала. От нее обо всем и узнали.

Зина грозилась Пашке голову открутить. А я думаю, может это и к лучшему, что мальчишка о таких событиях узнал. Только вот боюсь, что сочувствовал он не столько советскому капитану, сколько известному ему Индиане Джонсу. Они же теперь все на этих Голливудских фильмах помешаны: «Индиана то», «Индиана это»! А тут получается «Индиана и атомная бомба».

— Обо мне Тимка спрашивал?

— По-своему. Спросит: «Он написал, где сейчас?» — и все. Когда Гриша-военком мне о вашем ЧП сообщил, я ему ничего не сказал. А вот после твоего звонка «раскололся». Без подробностей. И вот тут этот фильм.

— Понятно…

— Вообще-то я ему до этого много чего о военных моряках рассказывал. Только это его не увлекало. Для них же с Сенькой, что Вторая Отечественная, что Первая, — все далекое прошлое. Они теперь о климате планеты беспокоятся, океан хотят сохранить. У Тимки любимый герой — Кусто с сыновьями. Собирается отправиться с ними на какой-то остров Кокос сокровища искать и акул изучать. Ни одной серии «Одиссеи Кусто» не пропустил.

— Его правда. Меньше всего я бы хотел, чтобы он мечтал о моей профессии. «По морям — по волнам, нынче здесь, завтра — там»… Месяцами в чужих водах атомную смерть для планеты с собой возить и сторожить, чтоб невзначай не вырвалась. Да и «взначай» — не хотел бы я ее выпустить! Вот на что моя жизнь ушла.

Трубников потянулся к измятой пачке Беломора, закурил. Глаза были горькие.

— А как ты? Как твое здоровье сейчас? — спросил Михаил Петрович после долгого молчания.

— Говорят, неплохо.

— Это — «говорят». А ты сам, что чувствуешь?

— Послушай, Миша, я, собственно, сейчас вроде как в самоволке. На днях в госпитале будет консилиум по поводу моего лечения. Мне приказано быть в Москве на связи. Двое суток я уже разменял, зато встретил друга по училищу, и он устроил меня в шикарной квартире зятя, который уехал с семьей в командировку за границу.

Так вот, как ты смотришь, если я там денька два с Тимуром побуду? Я бы здесь остался, но за мной в любой момент могут приехать по московскому адресу. И потом, что греха таить, очень мне хочется с ним один на один остаться.

— Понимаю. Самое время вам побыть хоть сколько-то без третьих лишних. Но как же Тимка домой возвратится, если тебя неожиданно в госпиталь заберут?

— Тут проблем нет. Его к