Я не остановился в своем желании осчастливить человечество и буквально на следующий день поехал в институт инженеров транспорта. Там, в студенческом научном обществе я легко нашел общий язык со своими сверстниками. Они сумели заинтересовать этим вопросом своих научных руководителей, и через некоторое время нашими двумя студенческими обществами была развернута весьма серьезная работа, которая продолжалась несколько лет. Ее результаты были положительными и многообещающими. Однако до внедрения дело так и не дошло: советская система хозяйствования не нуждалась в прогрессивных технологиях.

Короче говоря, независимо от преимуществ и недостатков советской системы деньги на мотоцикл я заработал честным трудом. Я купил мотоцикл Ява-250 чешского производства. Вообще-то говоря, выбор мотоциклов не был велик. Ява была единственной импортной машиной, выгодно отличавшейся от отечественных моделей своим изяществом, надежностью и экономичностью. Она предназначалась для хороших шоссейных дорог и потому пользовалась спросом только в крупных городах. Новенькая, пахнувшая свежей краской и резиной мечта требовала внимания, и я потратил на нее все полтора месяца каникул, забыв и о работе, и обо всем остальном. У меня появилось множество новых друзей мотоциклистов, с которыми мы совершали поездки, сначала по Подмосковью, а потом и по стране. Я еле успел вернуться в Москву к отъезду Сереги. Расставание с ним для меня уже не было таким болезненным, как тогда, когда я провожал его в армию. Серега был задумчив и молчалив. Мы доехали до вокзала на такси, и я помог ему затащить вещи в купе. Там, в Воронеже, его обещали встретить и доставить на казенную квартиру. Поезд отошел от перрона, и я сразу погрузился в собственные дела.

Первым делом надо было куда-то девать на зиму мотоцикл. С большим трудом мне удалось найти закуток в институтском гараже, где работал мой школьный приятель. А дальше я с головой окунулся в работу и учебу.

От Сереги стали приходить письма. Он писал, что устроился хорошо. Природа – великолепная. Пруды – просто замечательные. Можно только мечтать о том, чтобы жить в таком великолепии. Правда, домик, отведенный ему, совсем деревенский. Надо топить печку, колоть дрова, носить воду, готовить еду на керосинке. Из следующих писем мне стало ясно, что Серегин рыбозавод совсем не гигант индустрии. Весь штат завода состоит из директора, бухгалтера, кладовщика, инженера по производству или воспроизводству – я не понял – и двух техников. Еще он писал, что зимой здесь никакой работы фактически нет, и он планирует всерьез заняться самообразованием. Когда вся эта информация суммировалась у меня в голове, первой мыслью стало: бежать надо Сереге оттуда и чем скорей, тем лучше. Я написал ему об этом только в декабре, получив от него уже пять или шесть писем. На пару месяцев он замолчал, и следующее письмо пришло от него только в феврале. Это было обстоятельное послание на нескольких страницах, где он пытался объяснить мне, что место его нынешнего пребывания для него оптимально. Уединение, природа, позволяют сосредоточиться, дают возможность читать и излагать свои мысли на бумаге без спешки – все это трудно переоценить, другого такого случая в жизни может и не представиться. «Ты привык, – писал он, – жить и работать в суете, делая сразу множество нужных и ненужных дел, на фоне которых трудно выделить главное, а еще труднее заметить потери, пройти мимо чего-то важного». Мне его эти мысли казались надуманными. Я не мог представить себе, что буду делать, если когда-нибудь придется заниматься только каким-то одним делом. Наоборот, мои успехи, а они действительно были, основывались на том, что я находил актуальную тему, намечал путь ее решения, собирал команду для работы над ней и, приглядывая за ходом работ, переключался на следующую. За последние полтора года я развернул работы по десятку тем, многие из которых уже были завершены.

Позже, обдумывая письмо Сереги, я все же начал понимать его правоту. Все, над чем я работал, было в большей или меньшей степени сиюминутным. Безусловно, нужным, иногда даже важным, но не необходимым. Без всего того, что я делал, можно было обойтись. Таких тем было бесконечное множество, все они рано или поздно будут разработаны, но на их месте появится столько же или больше новых. Если то, над чем работает или собирается работать Серега, принципиально отличается от того, что делаю я, то он, конечно, прав. Но если его тема такая же времянка как моя, то он занимается глубокой философией на мелком месте. Что замышлял Серега, я не знал, но, испытывая сочувствие к его положению, решил в дальнейшем обойтись без поучений в его адрес.

В конце своего объемистого письма Серега писал о том, что следующим летом он планирует полностью изменить технологию производства на своем рыбозаводе и надеется на мою помощь. По тексту подразумевалось, что вопрос о моем приезде к нему на летние каникулы уже решен без моего участия. Такая постановка вопроса была для меня неожиданной. С одной стороны, мне льстило, что мой старший товарищ нуждается в моей помощи, с другой – за последние годы я привык сам решать, что, где и когда мне делать. Покушение на мою свободу само по себе было вызовом моему самолюбию. Но, чем ближе шло дело к каникулам, тем лучше я понимал, что поеду к нему. Я не мог объяснить свое решение самому себе, но оно было принято именно таким. Уже в марте я написал Сереге, чтобы он выслал мне подробную схему проезда, объяснив, что приеду к нему на мотоцикле.

Я досрочно сдал сессию и рано утром пятнадцатого июня отправился в путь. К этому времени мотоцикл уже был оборудован багажником моей собственной конструкции, на котором по бокам крепились два небольших чемодана, а сзади было место для рюкзака и палатки. Заднее сидение при этом оставалось свободным для пассажира, хотя я предпочитал предоставлять его пассажиркам, которые им охотно пользовались. Но к Сереге я, конечно, отправился один. Весь путь, а это без малого километров 800, я решил попробовать преодолеть за один день. Первая сотня километров далась мне легко. Раннее утро, свободная дорога и хорошая погода делали езду приятной. Но отсутствие тренировки скоро начало давать себя знать. Уже через триста километров я почувствовал себя усталым, но продолжал путь. Дальше меня поймут только те, кто сам ездил на дальние расстояния на мотоцикле. Я начал засыпать за рулем. Это только со стороны кажется, что езда на мотоцикле не дает возможности водителю расслабиться. Еще как дает. Следующие двести километров я ехал, мучительно борясь со сном, и то, что мне удалось не попасть в аварию, было чистым везением, а не моей заслугой. Потом пришло что-то похожее на второе дыхание, и, хотя усталость нарастала, сонливость прошла. Через шестнадцать часов весь в пыли, усталый, голодный и злой на самого себя, я стучался в дверь домика, где меня ждал Серега. Поняв мое состояние и не вступая в разговоры, Серега повел меня в душ. Это оказалось еще то сооружение. Маленький закуток у наружной стены сарая был задернут мешковиной. Чуть теплая вода текла из бочки на крыше сарая. Пол покрывали скользкие гнилые доски. Кое-как вымывшись, я вернулся в дом, внутренний вид и убранство которого меня тоже не порадовали. Уже валясь с ног от усталости, я что-то съел и залег в указанную мне кровать, но спал плохо. Дорога продолжала меня держать, и только к утру я провалился в глубокий сон.

Я проснулся не рано. Серега, видимо, уже давно был на ногах. Увидев, что я подаю признаки жизни, он сразу начал что-то стряпать на керосинке в углу комнаты. Это что-то оказалось яичницей с салом. Мы с аппетитом позавтракали, запив еду чаем из принесенного Серегой со двора самовара, и, не теряя времени, отправились осматривать хозяйство. То, что предстало перед моим взором, подтверждало худшие опасения. Нет, природа была великолепна, но она выглядела бы куда как лучше, если убрать с ее лица то, что буквально натворил человек. Неказистые строения, разбитые дороги и повсеместно горы мусора, хотя большого жилья здесь поблизости не наблюдалось.