— Надо посмотреть, кто сел из его бывших друзей, — произнес Поливанов. — Где отбывают наказание. Кто из тех мест лишения свободы освободился в последнее время и отирается в Свердловске. Может, из зоны с оказией такой привет прислали.

— Месть — это вполне возможно, — Абдулов открыл объемный блокнот, который не выпускал из рук, и сделал карандашом отметку. Такие блокноты оперу выдают еще раньше, чем пистолет. Потому что работа сотрудника угрозыска — это сбор информации, а стрельба и задержания уже в десятую очередь.

Маслов присел на колено рядом с мотоциклом, воркуя ласково:

— Вот же живодеры, подранили машину. Больно сделали.

Общался он с железным конем, как с живым существом. Постучав пальцами по баку, поднялся, отряхнул колено. И сообщил:

— Они перерезали бензопровод, открыли краник бака.

— Ну, это мы, положим, знаем, — объявил Абдулов.

— Всю жизнь мечтал увидеть знающего все человека, — улыбнулся Маслов. — Серег, а ты знаешь, что среднестатистический вандал и мерзавец просто пробил бы вон той отверткой бак и нацедил из пробоины бензина сколько надо? И не возился бы с малопонятными краниками.

— Ну и что?

— Дедукция, брат, учись. Стал бы возиться с этим бензопроводом только человек, знающий толк в технике и мотоциклах и не желающий им зла.

— Думаешь?

— Ты мне будешь рассказывать за мотоциклы, Сережа? Мотоциклы — мое прошлое, настоящее и будущее, а ты мне делаешь больно своим недоверием.

— Так, — Абдулов снова черканул в блокноте. — Пишу: Владимир сказал проверить мотоциклистов, механиков.

— У тебя там уже сколько десятков тысяч человек на проверку накопилось? — Маслов кивнул на блокнот.

— Да хватает. Но куда денешься? Будем проверять.

У Абдулова на самом деле голова уже давно шла кругом от этих проверок. Ранее судимые. Уголовники. Связи погибших. С каждым переговорить. Проверить алиби. Поквартирные обходы. Лет на двадцать работы, и не факт, что сразу зацепишь нужного человека. По практике причастность некоторых злодеев к преступлениям удавалось установить, когда их перепроверяли по четвертому или пятому разу.

— Что взяли в доме? — спросил Поливанов. — Драгоценности были? Деньги?

— Ну, золотишко кое-какое было, — пояснил Абдулов. — Так сестра Фельцмана говорит. Но описать может очень приблизительно. Только пара колец, которыми хвасталась убитая хозяйка, в память запала.

— А облигации? — спросил Ганичев.

Облигации Госзайма после войны были почти что обязаловкой для всех работающих. Это отложенный спрос. Считалось, и не без оснований, что СССР при таких темпах восстановления и развития рассчитается со всеми долгами перед населением за несколько лет. Правда, с погашением их вечно возникали какие-то вопросы, но постепенно они погашались. Облигации имелись практически во всех семьях.

— Насколько я знаю, ни Фельцман, ни его жена не покупали облигаций, — сказал Абдулов.

— А дочка? — не отставал Ганичев.

— Что дочка? — не понял Абдулов.

— Сколько ей лет было?

— Тридцать один. Работала в магазине «Одежда» на Володарского.

— А что, скорее всего, папе с его нетрудовыми доходами и сомнительными делишками мозолить глаза не с руки было. Вот дочура и прикупила акции потонувших кораблей, — встрял Маслов.

Абдулов помрачнел. Видно было, свердловскому оперативнику досадно, что он и его коллеги упустили такие очевидные обстоятельства. А гости сразу вцепились зубами. Но ничего особенного в этом не было. Нужно иметь не голову, а Дом Советов, чтобы незамедлительно вычленить все важные факты и интерпретировать их. Бывает так, что до очевидных вещей додумываешься, когда уже все зубы пообломал, пытаясь разгрызть орешек знания. А ведь всего-то надо было взглянуть на дело немножко под другим углом зрения. Для этого и существуют обсуждения, мозговой штурм. Один человек никогда не охватит все полностью. Раскрытие таких вот преступлений — это чаще результат коллективного труда, бессонных ночей, коробок выкуренных сигарет и стройных рядов чашек выпитого кофе.

— Все проверим, — заверил Абдулов, никогда не державший в себе долго дурных чувств и мыслей и моментально настраивавшийся на новые задачи.

— Все будут схвачены и расхреначены, — выдал Маслов старую присказку.

— Есть еще один сюрприз, — сказал Абдулов. — Который вообще все с ног на голову ставит.

— Что ты утаил от нас? — спросил Маслов.

— Сейчас вернемся в Управление — сами увидите. Наглядно…

Грек вытащил финку и воткнул ее прямо в стол, пробив скатерть:

— Встретим гостя.

Любаня махнула рукой:

— Да не бойся, родненький, у меня все продумано.

Она откинула замаскированный люк под ковром в углу комнаты.

— Давай, лезь. Для таких случаев держу. Там даже лежак и жратва с самогоном. Хоть неделю отлеживайся.

Грек выдернул финку и послушно полез вниз.

Участковый, поорав еще для порядку, устал ждать и перепрыгнул через забор, едва не порвав форменные брюки.

Люба к тому времени успела поставить бокалы, бутылку и еду в шкафчик. Пустую бутылку кинула под кровать. Придав лицу простоватое выражение, она отодвинула засов на входной двери.

— Семен Семеныч, ну чего ты так настырно ломишься к одинокой женщине? — всплеснула она холеными руками. — Я ведь чего и лишнее могу подумать.

— Ты глазки-то не строй, Норкина, — строго произнес статный румяный бугай Степа. — Ты у меня на почетном месте на проверку, как опасная рецидивистка.

— Так уж сразу и опасная, — ласково улыбнулась она.

— Опасная. На тебя справка о судимостях на три листа.

Тут он был прав. Люба пришла на зону в девятнадцать как уже достаточно опытная воровка на доверии, там ей и погоняло по фамилии дали — Норка. Ну а дальше судьба так и покатилась. Приторговывала краденым. Держала малину. Была проституткой, заманивала клиентов под грабеж. Отмотала по первому разу три года. Потом срок за укрывательство преступлений. Потом неплохо пофармазонила — то есть продавала фальшивое золото за настоящее, за что получила четыре года. Трудовая биография достойная.

— Рассказывай, с кем живешь, кто бывает, — потребовал участковый, кидая на стол офицерскую сумку и вытирая вспотевший лоб.

— Одинокая я барышня. Никому не нужна. Никто не пожалеет, не обогреет.

— У тебя мужчину два дня назад видели.

— Это кто ж на бедную женщину напраслину возводит? — нахмурилась Люба.

Правда, кто же напел? Район здесь был сплошь уголовный, без «пропуска» и пароля вечером не пройдешь, ботиночки быстро снимут. Чужих сюда не особо пускали и с милицией не общались — считалось западло, за такое и дом могли подпалить.